Я помню тот вечер, когда она собрала вещи. Даже не сказал бы, что это было неожиданно. Все к этому шло — просто никто из нас не хотел первым признать. Ольга молча сложила одежду в чемодан, аккуратно застегнула молнию, посмотрела на меня и сказала:
— Андрей, ты же всё понимаешь.
Я только кивнул. Слова казались лишними.
Не было крика, ссор, хлопанья дверей. Просто женщина, с которой прожито тридцать лет, стояла у двери и говорила, что хочет «начать жизнь заново». Я не удерживал. Не потому что гордость или равнодушие — просто понял: если человек собрался уйти, то пусть уйдёт так, спокойно. Чем сильнее сжимаешь, тем сильнее потом будет отдача. А она будет неизбежно.
Она ушла. В квартире стало тихо. Слишком тихо. Даже холодильник гудел как-то по-другому. Несколько дней я просто жил механически — ел, спал, ходил на работу. Потом стал замечать странное: я перестал ждать, что кто-то вернётся. Раньше прислушивался — вдруг ключ повернётся в замке, вдруг шаги в коридоре. А теперь — пустота, но такая спокойная.
Я не звонил. Не искал. Пусть узнает, что такое настоящая свобода, о которой она столько говорила. Пусть попробует жить без моих дурацких привычек — без сваренного утром кофе, без привычки задвигать за ней ящик, без моих шуток, которые раздражали, но потом вспоминались с улыбкой.
Через пару месяцев общие знакомые начали передавать: живёт у какого-то мужчины, моложе, весёлый, в частном доме, с машиной. Ну и что? Пусть.
А я занимался делами. Потихоньку стал делать ремонт, выбросил старые вещи, переклеил обои. Не из желания начать новую жизнь, как любят говорить, а просто хотелось навести порядок. По-прежнему, многое вокруг напоминало о ней, но было уже не так больно. Мысли о ней постепенно уходили в прошлое. Как старая фотография, которую не хочется рвать, но и в рамку не поставишь.
Иногда, когда возвращался вечером домой, на кухне ставил чайник, садился у окна и вспоминал, как она ворчала на мои кружки:
— Андрей, ты опять взял самую большую, и как всегда до конца не выпил.
А я отвечал:
— Я её взял, чтобы чай остывал медленнее.
Тогда это раздражало, теперь звучит с теплом. Забавно — то, что раньше мешало, со временем становится самым дорогим.
Пару раз звонил сын. Спрашивал, не встречался ли с матерью. Я отвечал, что нет. И добавлял, что не держу на неё зла. Хотя поначалу обида всё-таки была. Не за уход — за то, как легко она сделала вид, будто те годы ничего не стоили.
Через полгода она позвонила сама. Голос чужой, как будто не её. Спросила, можно ли забрать пару вещей — старую вазу её матери и фен, который я ей подарил. Я сказал:
— Конечно, бери, я оставлю у двери.
Пришла через день. Постарела. Не внешне — в глазах. Мы поговорили минут десять. Всё вежливо, спокойно, будто соседи обсуждают дачные грядки.
— Как ты? — спросила.
— Нормально. Работаю, живу.
— Один?
— Один.
Она кивнула и опустила глаза. Потом сказала:
— Ты не сердишься?
— А за что? — ответил я. — Каждый делает свой выбор.
Она постояла, посмотрела на меня — и ушла снова. Уже окончательно.
Через знакомых я потом узнал, что тот её «весёлый» мужчина быстро нашёл другую. Моложе, без обязательств. Оля осталась одна, в съёмной квартире. И тогда, впервые, я почувствовал не злорадство, а жалость. Потому что понял: свобода, о которой она мечтала, оказалась дорогой без конца. Там не ждёт никто, не спросит, и не поддержит.
А однажды, весной, мы случайно встретились на рынке. Я выбирал картошку, она стояла у прилавка с яблоками. Увидела меня, растерялась.
— Привет, — сказал я.
— Привет.
— Как дела?
— Потихоньку. Работаю в аптеке.
Потом она вздохнула и добавила:
— Ты знаешь, я тогда думала, что поступаю правильно. А теперь уже не знаю.
Я промолчал. Что тут скажешь? Каждый должен дойти до этого сам.
После той встречи я шёл домой и думал: раньше я бы почувствовал победу. Сейчас — только покой. Никому ничего доказывать не хочется. Всё уже случилось, и всё встало на свои места.
Прошло три года. Я обустроил дом на даче, сделал веранду, посадил яблоню. Иногда по утрам пью чай на крыльце и смотрю, как свет ложится на траву. Спокойствие — это не когда рядом кто-то есть. Это когда тебе хорошо с собой.
Недавно сын сказал, что мать стала другой — мягче, спокойнее. Говорит, жалеет, но не говорит об этом вслух. Я только улыбнулся. Пусть сама узнает цену своего выбора. Не в наказание, а как урок.
Я не удерживал. Просто закрыл дверь. И, как оказалось, принял самое правильное решение. Потому что иногда отпустить — это единственный способ сохранить уважение. К себе и к ней.
Только спустя время понимаешь, что настоящая любовь — не в том, чтобы держать. А в том, чтобы не мешать человеку пройти свой путь, даже если этот путь не связан с тобой.
Ваш лайк — лучшая награда. Если захотите поддержать — для меня это будет знаком, что стараюсь не зря https://dzen.ru/bolhoz?donate=true.