Племянница моя, Ольга, гостила тогда у меня, разбирала старые фотографии. Наткнулась на снимок Юлии и Станислава — молодые, улыбаются, в обнимку стоят на фоне какой-то стройки. «Жаль их, — вздохнула Ольга. — Как все рухнуло-то. А ведь какая пара была.» Я промолчал, глядя на пар, поднимающийся из кружки. История эта давняя, но осадок, как известно, со временем не исчезает, а лишь оседает на дно.
Стаса я знал хорошо. Работали вместе на одном из объектов, лет пятнадцать назад, а то и больше. Он тогда прорабом был, я — инженером по сметам. Деловой, крепкий мужчина, с руками, что называется, из плеч. Все у него спорилось, объекты сдавались в срок, начальство им дорожило. Дом — полная чаша, жена умница — Юля. Продавцом в магазине работала, не бог весть какая должность, но человеком была светлым. Видно было, что живут душа в душу. Одна беда — детей у них не было.
Помню, как-то засиделись мы после смены, документы оформляли. Разговорились. Говорили о работе, о планах, а потом вдруг он замолчал, уставился в окно. И говорит, так тихо, будто самому себе:
— Вроде все есть, Андрей Сергеевич. И работа, и дом. А главного-то нет.
— Чего же главного? — спросил я.
— Продолжения. Чтоб после тебя кто-то остался. Чтоб не в пустоту все это было прожито.
Я тогда промолчал. Чувствовалось, что для человека это больная тема, лезть с расспросами — только рану бередить. А он, помню, кружку в руках вертит, смотрит куда-то мимо меня и продолжает.
Говорит, и врачи ничего не находят, а ничего не получается».
Голос у него был ровный, но в глазах — пустота. Такая, знаете, глухая стена отчаяния, за которой прячется чувство собственной неполноценности. Мужчине, особенно такому, привыкшему все контролировать, сложнее всего смириться с тем, что от него не зависит. Он же добытчик, он должен все устроить. А тут — бессилие и тупик.
Через полгода, встречаю Юлю в магазине. Не узнать женщину — сияет вся, изнутри светится. Глаза горят, улыбка не сходит с лица. Поздоровались, я пошутил что-то насчет хорошего настроения. Она засмеялась, смутилась чуть.
— Да вот, Андрей Сергеевич, — прошептала она, словно делясь великой тайной. — Ждем. Наконец-то.
Я ее искренне поздравил, порадовался за них. Думаю, вот оно, счастье, пришло. Развеялись тучи.
А тучи-то, как выяснилось, только сгущались. Узнал я об этом позже, уже от самой Юлии, когда все рухнуло. Она тогда, после родов, у матери своей жила, я по делам в тот район заехал, решил навестить.
Сидели мы с ней на скамейке у дома, ребеночек ее маленький в коляске спал. Юля была какая-то опустошенная, и рассказывала все ровным, бесстрастным голосом, будто не свою жизнь вспоминала.
Оказалось, Стас, когда узнал о беременности, отреагировал на радостную новость странно. Ни объятий, ни поцелуев. Отшатнулся, будто от огня.
— Он посмотрел на меня так, — говорила Юля, глядя куда-то вдаль, — будто я его предала. Спросил сухо: «Ты уверена?» А я-то летала от счастья, думала, он тоже. А он… он похолодел весь. Стал отдаляться. Вечерами задерживался, дома молчал, в себя ушел. Я не понимала, в чем дело. Думала, работа, устал. А он… а он, выходит, уже приговор мне вынес.
Тут голос ее дрогнул, но слез не было. Видно, все они уже выплаканы были.
А дальше — вмешалась их подруга, Инна. Та самая, что всегда «с лучшими намерениями». Юля рассказала ей о своих тревогах, о том, что муж стал чужим. Инна, видимо, почувствовала себя в своей стихии. Спустя короткое время она примчалась к Юле, вся на взводе, с глазами, полными ложного сочувствия и любопытства.
— Юленька, милая, я не могу молчать! — говорила она, заламывая руки. — Видела твоего Стаса. В кафе, в центре. С какой-то молоденькой. Мило беседуют.
— Может, коллега? — попыталась я найти оправдание, сама не веря.
— Какая, к черту, коллега! — фыркнула Инна. — По тому, как он на нее смотрел… Все ясно, милая.
Этот яд, подкрепленный «женской интуицией», сделал свое дело. Мир Юлии, и так пошатнувшийся от холодности мужа, рухнул окончательно. Паника, слезы, отчаяние. На этой почве у нее и начались преждевременные роды. Ребенка, слава Богу, спасли. Маленький родился, но здоровый.
А кульминация наступила в больнице. Стас примчался туда, бледный, перепуганный. Увидел сына, увидел Юлю, изможденную, лежащую под капельницей. И все в нем переломилось. Не выдержал он тяжести своей лжи. Оказалось, за несколько лет до этого ему поставили диагноз — бесплодие. Врожденная болезнь, варикоцеле. И он, вместо того чтобы пойти с женой рука об руку через это испытание, закопал свой страх и стыд глубоко внутри. Счел это ударом по своей мужской гордости, позором, который нельзя никому показывать.
Юля рассказывала, как он стоял у ее кровати, не решаясь подойти ближе.
— Юля… Прости. Я… я не мог тебе сказать. Мне сказали, что детей у меня не будет. Никогда. И когда ты сообщила… я подумал… я решил…
Она слушала его, и постепенно до нее доходил весь ужас ситуации. Все эти месяцы он носил в себе эту тайну. И все эти месяцы, глядя на ее растущий живот, он думал не о чуде, а об измене. Он считал ее предательницей, лгуньей. Его холодность, его отстраненность — это была стена, которую он выстроил, чтобы защититься от боли, которую, как он был уверен, она ему причинит.
— Он мне не доверял, — произнесла Юля. — Всю нашу жизнь он в тот момент перечеркнул. Свою гордость поставил выше нашей семьи.
Она собрала вещи и уехала к матери. Стас наконец осознал глубину своей ошибки. Он звонил, писал, приходил, умолял о встрече. Говорил Ольге, моей племяннице, что готов на все, лишь бы вернуть их. Но было поздно. Раскаяние, как горькое лекарство, помогает только тогда, когда болезнь еще не запущена. А здесь рухнуло все — и любовь, и вера, и сама основа, на которой держится семья.
Инна, та самая подруга, пыталась оправдаться перед Юлей. Говорила, что показалось ей, что видела только со спины. Хотела как лучше. Но Юля, обычно мягкая и уступчивая, оказалась твердой. Она разорвала с ней отношения.
Юля одна растит дочку. Трудно ей, конечно, но справляется. Говорят, она не жалуется. Стас помогает деньгами исправно, но видеться с ним Юля не хочет. Его раскаяние, хоть и искреннее, уже ничего не изменит.
Ваш лайк — лучшая награда для меня. 🔔ЧИТАТЬ ЕЩЁ👇