Вам, наверное, знакомо это чувство, когда летний день клонится к вечеру, и в воздухе, еще теплом от солнца, уже витает предчувствие прохлады. Сидишь на крылечке, пьешь чай, смотришь на сосны, которые от долгого дня будто потемнели, стали гуще, и мысли сами собой текут неспешно, перебирая старые, давние истории. Вот и меня сегодня посетило одно воспоминание — оно о моих родственников, двоюродного брата Ростислава и его жены Лиды. История самая что ни на есть житейская, простая, а оттого, наверное, и грустная.
Жили они вместе лет двадцать, наверное. Дача у них была в одном СНТ с моей, через несколько участков. Ростислав, брат мой, человек был основательный, рук золотых, на работе его ценили. Но дома будто каменел. Лида — женщина терпеливая, умная, — видела это, но что поделаешь? Быт, знаете ли, как тина, засасывает медленно и верно.
И вот как-то весной соседний участок, что долго пустовал, купила женщина. Эмма звали. Одинокая, лет под пятьдесят, хрупкая такая, с виду беззащитная. Познакомились они сразу. Ростислав помог донести ей из машины тяжелые сумки. Еще через день она попросила взглянуть на калитку — не закрывалась. Он взглянул, починил. Лидия тогда только плечами пожала: «Ну, помог человеку, что в этом плохого?» Я и сам так думал.
Поездки на дачу у Ростислава участились. Находились причины самые неотложные: то забор подправить в срочном порядке, то трубу прочистить, то землю вскопать под грядки «пока земля влажная». Заметил я, что, собираясь к Эмме, он будто молодел. Шаги становились упругими, в глазах появлялся какой-то огонек, давно позабытый. А возвращаясь в город, в свою квартиру, он снова входил в свою обычную роль — усталого, немного раздраженного человека в годах. Лида, конечно, чувствовала это кожей. Женщина она проницательная.
Однажды она нашла в кармане его старой куртки изящный льняной платочек, с вышитой в уголке буквой «М». Не стала молчать, спросила прямо. Ростислав вспыхнул, зашумел:
— Тебе везде чудится измена! Человеку помочь не могу? Она одна!
Лида промолчала, оставила платок на столе. А при встречах Эмма с ней была до противного сладка. Подойдет бывало и таким сиропным голоском скажет:
-Какой у вас золотой муж, Лидия Васильевна! Мне так не везёт с мужчинами, а ваш Ростислав просто спаситель!
И взгляд такой, понимаете, влажный, полный подобострастной благодарности, за которой сквозило тихое торжество.
Кульминация наступила в один из тех серых, промозглых дней, что случаются в самом начале лета. Лида, не сказав ни слова мужу, взяла и поехала на дачу. Будний день, Ростислав должен был быть на работе. Подъехала к калитке, а у Эммы на веранде свет горит. И за столом сидят они вдвоем. Ростислав и она. Перед ними стоит кофейник, тарелка с куском домашнего пирога. Он что-то рассказывает, жестикулирует, улыбается своей редкой, по-настоящему легкой улыбкой. А она слушает, подперев щеку ладонью, и смотрит на него с обожанием.
И вот в этой простой сцене было столько тихой, домашней интимности, столько естественной близости, что Лиду будто обожгло. Больше, чем от какой-нибудь страстной сцены. Это была картина той жизни, которой у них с мужем не было уже много лет. Того самого «ничего такого», что оказалось дороже всего.
Она подошла к веранде, отворила калитку. Скрипнула половица. Они оба обернулись. Ростислав так и замер, с куском пирога в руке, и лицо его постепенно стало белым, как мел. Эмма смущенно улыбалась, но в глазах у неё мелькнул испуг. Лидия посмотрела прямо на мужа, спокойно, почти отрешенно, и сказала тихо, но так, что каждое слово прозвучало как приговор:
-Я вижу, тебе здесь хорошо. Останься. Я поеду домой — приводить в порядок наши документы.
Развернулась и пошла к машине. Не оглядываясь. Слышала, как сзади застучали шаги. Ростислав, не говоря ни слова, почти бежал за ней. Он сел в машину на пассажирское сиденье, и всю дорогу до города они ехали в полной тишине. Только за окном мелькали темные стволы сосен, будто шпаги часовых на каком-то бесконечном посту. И вот уже показались городские огни, когда он нашел в себе силы прошептать:
-Лида, я… ничего такого…
Она перебила его, и голос ее был усталым и бесконечно твердым:
-Это самое страшное, Слава. Что "ничего такого" оказалось важнее нас.
Больше они в тот вечер не разговаривали. Что было потом? Брак они, в общем-то, сохранили. Ростислав вернулся, осознал, какую пропасть выкопал своими руками. Эмма скоро куда-то исчезла, продала участок. Но рана у Лиды, нанесенная не физической изменой, а вот этой душевной, заживала очень долго. Годами.
Ведь часто бывает, что человек, сам того не понимая, ищет не страсти на стороне, а простой человеческой благодарности, ощущения своей нужности. И находит он это в каком-нибудь постороннем месте, у чужого очага, где его старания встречают не как обязанность, а как подарок. А свой очаг, свой дом, он в это время оставляет без тепла. И самое трудное — потом простить себя за это предательство. Простить и понять, что «ничего такого» — это порою самое главное.
Ваш лайк — лучшая награда для меня. Если захотите поддержать — буду знать, что стараюсь не зря https://dzen.ru/bolhoz?donate=true.