Он стремился к вниманию — и достиг этого, превратив свои руки в инструменты массового интереса: 60-сантиметровые «базуки», заполненные вазелином, синтолом и отчаянием. За семь лет Кирилл Терёшин прошёл путь от незаметного мальчика из Пятигорска до всероссийского трэш-кумира, фото которого обсуждали от «Первого канала» до The Sun. Но слава обернулась ловушкой — внутри его организма уже разразилась война: ткани умирали, нервы задыхались в рубцовой тюрьме, а вены стали синими шнурами, готовыми лопнуть в любой момент. Сегодня, в 29 лет, он находится в палате с разорванной рукой и диагнозом, звучащим как приговор: ампутация или смерть. И даже сейчас, когда всё рушится, он не просит о помощи — он гордится. Потому что в мире, где внимание — это главное богатство, быть монстром безопаснее, чем оставаться никем.
Детство без отца и синдром невидимости
Кирилл Терёшин появился на свет 6 августа 1996 года в Пятигорске — в семье, которая ожидала его пять лет. Родители долго боролись с бесплодием, и появление сына должно было стать началом новой, счастливой главы. Но спустя три недели отец ушёл из жизни. Мать, Ирина, осталась одна с младенцем в стране, где социальная поддержка для одиноких матерей — скорее миф, чем реальность.
Она работала на пяти работах одновременно, чтобы обеспечить сына. Кирилл рос болезненным, слабым, часто — в больничных палатах. В школе он был никем: хрупкий, тихий, незаметный. Девушки не обращали на него внимания. Одноклассники — не запоминали. Он жил в тени своего существования.
В подростковом возрасте — как и у многих — начался поиск выхода из этой невидимости. Тренажёрный зал. Два года упорных тренировок. Минимальные результаты. И тогда — стероиды. Результат: +20 кг за два года. Но даже это не принесло желаемого признания. Только ещё больше зависимости от внешней оценки.
«Базуки»: как вазелин и синтол сделали из парня интернет-мем
В 2016–2017 годах Кирилл узнал о масляных инъекциях — практике, которую (в очень редких случаях и под контролем) используют профессиональные бодибилдеры для временного «доработки» формы отдельных мышц. Но качественный синтол — дорогостоящее средство. У Терёшина таких средств не было.
Тогда он выбрал другой путь: разбавлял дорогое вещество вазелином и другими доступными компонентами — по принципу «чем дешевле, тем больше можно вколоть». В итоге в его руки попало нечто, что нельзя назвать ни лекарством, ни даже допингом. Это была химическая бомба замедленного действия.
К 2017 году его бицепсы достигли 60 см в окружности — размера, несовместимого с анатомией человека. Кожа натянулась до предела, вены стали синими жгутами под стеклянной поверхностью, «мышцы» — твёрдые, бугристые, как два шара из пластика и парафина.
Он выложил фотографии в социальных сетях. И мир отреагировал мгновенно. Подписчики хлынули тысячами. Затем — десятками тысяч. Федеральные телеканалы — в очередь. Андрей Малахов приглашал его неоднократно. Кирилл участвовал в «Давай поженимся!», в ток-шоу, в кулинарных передачах. Его роль всегда оставалась одной: чудо-урод, городской сумасшедший, трэш-персонаж. Но он исполнял её с энтузиазмом — потому что, наконец-то, его заметили.
Потом — «торпеды» в икрах. Филлеры в губах и скулах. Внешность стала пугающей. И чем страшнее он выглядел — тем больше ему платили. Реклама, интеграции, гонорары. Он начал летать в Дубай, покупал часы, золото, курил в прямом эфире на фоне дорогих интерьеров.
Цена славы: от первых болей — до угрозы ампутации
В 2018 году тело начало бунтовать: руки распухли так, что пульсация ощущалась даже в пальцах, кожа горела, словно под ней разливалась раскалённая смола. Температура поднималась до 39 — не раз, а регулярно, как будто организм пытался сжечь инородное вторжение изнутри. Врачи говорили чётко:
«Продолжишь — получишь не бицепсы, а пеньки».
Всё потому, что под кожей давно уже не было мышц — там кипела биологическая катастрофа. Октябрь 2019 года стал переломным — в прямом смысле. Кирилла доставили в реанимацию с лихорадкой, синюшной отёчностью и признаками системного воспаления. Анализы показали начало сепсиса: его собственное тело объявило войну. Операция длилась пять часов. Хирурги не вырезали — они выковыривали 1,5 килограмма странной плотной субстанции. После — полный паралич кисти. Мать, та самая, что когда-то работала на пяти работах, теперь каждое утро подносила ему ложку ко рту. Он не плакал. Он снимал.
2021–2022 годы прошли под аккомпанемент скальпеля и тишины. Вторая рука — шесть часов в операционной вместо полутора: хирургам пришлось буквально распутывать клубок сросшихся структур, словно разбирать заварившийся узел из проводов и резины. Весной 2023 года он устроил цифровой камикадзе-выход: эфир с участием девушек в блёстках, бутылок шампанского и откровенных фраз о «наличке без НДС» и «зелёных таблетках для настроения».
В 2024 году хирургам впервые удалось добиться частичного прорыва: с помощью лазерной дезинтеграции и ферментных растворов они извлекли около 70% инородного «ядра». Но оставшиеся 30% — как лава, застывшая в жерле вулкана.
«Я — живой предупредительный знак. Мой опыт — это не провал, это лаборатория человеческих пределов. И я не жалею. Потому что жалеть — значит признать, что это было напрасно».
Через 72 часа — коллапс. Буквальный разрыв: кожа на правом бицепсе лопнула по шву рубца. На видео, снятом дрожащей левой рукой, он с усмешкой произносит:
«Всё. Хана базукам. Приём окончен».
29 ноября 2024 года консилиум в НИИ хирургии выносит заключение: без трёхэтапной реконструкции конечности не спасти. Но любое наркозное вмешательство — русская рулетка с двумя патронами в барабане.
Будущее без рук — и иллюзии без границ
Самое ужасное в этой истории — не разрушенные руки. А реакция аудитории. Под постами Терёшина — не сочувствие, а сарказм. Его трагедия воспринимается как продолжение шоу. И тут возникает вопрос: кто на самом деле стоит за этим «экспериментом над собой»?
Да, Кирилл сделал выбор. Но кто годами аплодировал, звал в эфиры, платил за его «уродство»? Кто превратил больного молодого человека — с детской травмой, нищетой, отсутствием поддержки — в контент?
Сегодня, в ноябре 2025 года, Кирилл всё ещё строит планы. Но даже в лучшем сценарии — если руки удастся спасти — он никогда не восстановит моторику. Нервы повреждены. Мышцы заменены фиброзом. Сухожилия — в спайках. Это не вопрос воли или тренировок. Это анатомическая реальность.
Ампутация — не конец жизни. Но она станет символическим завершением пути, начатого семь лет назад жаждой признания. Возможно, самой страшной ценой его славы — не физическая боль. А осознание, что когда он перестанет быть «базуками», он снова станет никем. Тем самым худеньким, тихим мальчиком из Пятигорска, которого, как и в детстве, никто не хочет замечать.