Он пришел в мой кабинет вовсе не случайно, ведь он является постоянным читателем «Московского комсомольца», который на протяжении многих лет публикует мои колонки.
Разделяя человеческие и педагогические взгляды автора, Григорьев Владимир Тимофеевич захотел встретиться со мной и моими учениками. Встреча длилась полтора часа и фактически превратилась в удивительный урок о главном. Начну с того, что Учитель с большой буквы, которому 95 лет, все это время, несмотря на мои настоятельные просьбы присесть, стоял перед детьми, как делал это на протяжении своей долгой педагогической карьеры. Замерев, школьники записывали его выступление на диктофоны. И это было не случайно!
Его жизнь и судьба преподносят суровый, но полезный урок молодежи, размышляющей о жизни. Он родился 8 марта 1932 года. Первый класс он закончил в 1941 году в Хабаровске. У него уже была путевка в «Артек». Но началась война, и поездка была отменена. Затем ему пришлось учиться в эвакуации в Абакане.
«Во время войны, знаете, большинство школ были отданы под госпитали для раненых, — рассказывает Владимир Тимофеевич. — И нас учили где попало. Где-то на краю бараков, света нет, керосиновые лампы. В начальную школу я ходил за 5 километров, а в среднюю — за 15. Да, мы писали на газетах, на старых книгах, тетради отсутствовали. Печку топили, чернильницу держали за пазухой. Если бы я знал, что встречу вас, я бы принес перьевую ручку и перья, которыми мы писали, я сохранил их до сих пор. Вот где тут грамотность? Так и провалил русский язык. Оставили на осень.
Нам преподавали замечательные учительницы. Одну из них, учительницу немецкого языка, я обидел, подбросив ей в печку патроны. Я ненавидел немецкий язык, так как 9 мая 1945 года пришла похоронка на брата. Из-за немецкого языка остался на второй год. Позже я извинился перед ней. А еще мы часто ходили в госпитали, то бинты стирали, крутили, то с ранеными беседовали, там читали и писали. Наша классная руководительница, Раиса Константиновна Сергеева, вдова героя Советского Союза, летчика, вместе с нами работала на торфоразработках. Она возила нас в Москву за 50 километров, чтобы мы могли посетить театры. Мы посмотрели все театры: и Большой, и Художественный, и Малый… Вы представляете? Это 47–50-е годы!
Она организовала драмкружок: мы пели и танцевали. А потом — еще больше: в этой сельской школе открыли бальные танцы. Она учила нас правильно. Она была литератором. Литераторы и бальные танцы? Вы не представляете, какой это был человек. Я получил свою первую оценку — тройку в сумме: кол по русскому, два по литературе. Но она преподавала так, что невозможно было не влюбиться.
Когда она начинала рассказывать о Горьком, она не говорила: «О, великий пролетарский писатель»… Она говорила: «Вот только одно письмо Алексея Максимовича своему сыну». Он, Горький, в это время лечился на Капри в Италии. Сын навещал его, а отец Алексей Максимович писал ему домой в Россию: «Ты уехал, а цветы, посаженные тобой, цветут и радуют глаз. Если бы каждый оставлял после себя что-то хорошее, насколько приятнее и радостнее была бы наша жизнь. Помни, сынок, всегда приятнее отдать, чем взять».
Вспомните, Горький в песнях пишет: «Прославим женщину-мать, всепобеждающий источник жизни».
Вот так, по капельке, по слову, мы влюблялись в литературу, в правильные слова, которые стали нормой и нашей жизни, понимаете, да? Приятнее отдать, чем взять… Кстати, наша учительница проработала до 90 лет и не ушла из школы. Она трудилась потом в школе «на вешалке», в раздевалке. И если у меня был какой-то переломный момент в жизни, я всегда обращался к ней. Я ездил из Москвы советоваться.
Кстати, расскажу интересный случай. Я в литературном институте готовился к первому уроку по русскому языку. Я поехал к ней, чтобы она меня проконсультировала и подготовила к этому уроку, на поезде. Я приехал, мы разложили по полочкам этот урок. Подхожу к станции, чтобы отправиться в Москву. А какой-то прилично подвыпивший человек прямо мне с ходу — бах! — в нос.
И у меня нос вот так — набок. Я тык-тык-тык-тык-тык, еле-еле поставил нос на место. Приезжаю на урок, а преподаватель посмотрел на меня и сказал: «Да-а-а, береженого Бог хранит, а шальной сам налетит. С такой рожей, прости, я тебя на урок не пущу». И не пустил на этот первый урок, который я запомнил на всю жизнь. Кстати, потом этот преподаватель вел у нас церковно-славянский язык. Благодаря ему мы знали все молитвы. Он подарил мне учебник и написал: «Неутомимому в труде и забавах». И «забавах» — подчеркнул.
Благодаря своим педагогам я решил стать учителем, получив два высших образования: учителя русского языка и литературы и учителя физкультуры.
Мне повезло с родителями. Отец, родившийся в 1905 году, был малограмотным, а мать с 13 лет работала на канатной фабрике, имея образование всего два класса. Я сохранил ее письма. Там в словах две-три ошибки. Затем отец стал молотобойцем. В 1920-е годы моих родителей, как активных комсомольцев, направили из Брянска в Ленинград в школу рабочей молодежи, так как такие школы были не везде. Закончив рабфак, он поступил в институт восточных языков. Представьте, ему было 20–25 лет, и этот бывший малограмотный человек выучил китайский, японский, а параллельно и английский и был направлен на Дальний Восток в разведывательную часть Амурской краснознаменной флотилии.
Отец, несмотря на то что уже имел звание полковника, заслуженного чекиста, все умел делать своими руками, мог спокойно шить на машинке «Зингер». Внучке, извините за выражение, трусики строчил. Надо было печь сложить — печку сложил. Любой инструмент мог сделать. Я до сих пор пользуюсь его инструментами. Мама была комендантом дома офицеров, имея всего два класса образования. Значит, у нее был организаторский талант. Вот такие люди были, все умели делать, ничего не боялись!
Мы все были озорные. Ездили на подножках вагонов, на крыше. Однажды, как дурак, прыгнул с крыши вагона на полном ходу, против движения поезда. Как я остался жив… А сколько ребят погибло. Директор школы за этот «подвиг» наградил меня оплеухой. Он был замечательным человеком, справедливым.
Вот мой первый школьный дневник, который я сохранил, там все мои двойки. Тогда, в сорок шестом году, был голод. Чтобы вы понимали, еще действовали продовольственные карточки. Я вам сейчас покажу эти карточки, по которым мы получали хлеб. Так советская власть позаботилась о нас, о школьниках, о школе. Вот он, первый дневник сорок седьмого года. Не верите? Посмотрите сами. И все двойки там же…
Благодаря своим педагогам я стал учителем. Во время учебы в пединституте активно занимался спортом: плавал, стрелял, занимался гимнастикой. Так что параллельно с филологическим факультетом я окончил факультет физической культуры. Стал преподавать в вечерней школе.
Затем меня призвали в армию, я стал стрелком-радистом, читал солдатам лекции по истории и литературе. После армии я продолжил преподавать в вечерней школе.
Жизнь была очень тяжелой. Мою первую жену, с которой я прожил 7 лет, убили, когда она шла на работу. А я остался с маленьким ребенком, с сыном. Один, что называется. В школе рабочей молодежи, где я работал, он нашел себе вторую маму, мою вторую жену. К сожалению, она умерла 9 лет назад.
В вечерней школе у меня были замечательные ученики, с которыми я дружу до сих пор. Один из них — отличный актер Сергей Петрович Никоненко. Он, как и я, страстно любит Сергея Есенина. Он организовал музей поэта на Арбате.
Я вам так скажу, ребята, — не бойтесь, пробуйте, ошибайтесь, следуйте завету Л.Н. Толстого, который писал: «Честно, надо путаться, ошибаться, бросать. Снова начинать, стремиться и делать. А спокойствие — душевная подлость». И сам он путался, ошибался, что только в его жизни не было, а в итоге стал величайшим человеком!»
…Затаив дыхание, полтора часа подростки слушали нашего гостя. А вечером посыпались звонки от их родителей с благодарностью за этот урок о важном. Урок трагического оптимизма. Этот несгибаемый Учитель, выстоявший под ударами судьбы, высказал мне свою горькую обиду. Его не допускают в школы для встреч с подростками. Для допуска он должен доказать свою правильную сексуальную ориентацию (в 95 лет!), предоставить справку, что не состоит на психиатрическом учете, а также предоставить на утверждение администрации учебного заведения текст своего выступления. Таковы правила. Что касается меня, то, будь моя воля, я бы с таких ретивых администраторов потребовал бы справку о пригодности к педагогической деятельности, без которой наступает запрет на профессию.
P.S. По просьбе Учителя Евгения Ямбурга Учителю Владимиру Тимофеевичу Григорьеву, верному читателю нашей газеты, редакция дарит пожизненную подписку на «МК».