На этой неделе Латвия, Литва и Эстония отметили юбилей. 30 лет назад, 6 сентября 1991 года, независимость трех прибалтийских республик была официально признана Госсоветом СССР. Сегодня для местных жителей это скорее «праздник со слезами на глазах»: руины заводов, убыль населения, нищета и несбывшиеся мечты. А ведь еще недавно западные СМИ именовали три республики не иначе, как «балтийскими тиграми» и уверяли, что именно они – тот локомотив, который тащит за собой всю экономику СССР.
Что же произошло?
Латвийский журналист Юрий Алексеев, в прошлом – ведущий инженер производственного объединения «Радиотехника», в интервью МК рассказал, как Латвия убила свою экономику.
— Много ли спустя 30 лет в Латвии тех, кто в конце 80-х – начале 90-х активно поддерживал независимость, а потом разочаровался?
— Среди моих знакомых – вагон. Практически все успешные при СССР латыши выступали за независимость, а потом разочаровались. Но публично они об этом не говорят. Только во время бесед «по душам» на кухне. Иначе родня и соседи проклянут. Причем латыши вам никогда не скажут, что разочаровались в так называемой «песенной революции», а русские – что 30 лет назад ее поддержали. Единственный, кто публично говорил, что поддержал революцию, а потом разочаровался – это знаменитый хирург, академик Калнберз. Но он, к сожалению, в июне умер.
— А вы как тогда относились к происходящему?
— Я сразу понял, к чему дело идет. Мне в 1991 году было 33 года. Я был уже состоявшийся инженер-конструктор, работал в конструкторском бюро. Я наполовину латыш, и поэтому понимал все, что говорилось тогда по радио, на ТВ. Я понимал, что латыши во всех своих проблемах винят русских, и что эта «песенная революция» имеет явный националистический оттенок. А русские в большинстве своем не знали латышского языка, и они не понимали, о чем говорят латыши и какие у них планы. 15 октября 1991 тогда еще Верховный Совет Латвийской ССР принял постановление, согласно которому гражданами Латвии были признаны только те, кто имел латвийское гражданство до 1940 года или их родственники. Подавляющее большинство русских было признано «негражданами».
— Разочарование русских понятно и объяснимо. А чем недовольны латыши?
— У меня был один коллега, не буду его называть, а то обидится. Он, как и я, был ведущим инженером на «Радиотехнике». Он был ярым «сепаратистом», в первых рядах вступил в Народный фронт, ходил на все митинги и собрания. Ведущий инженер в СССР – это была высшая категория, он был полностью обеспечен, очень хорошая зарплата, потом высокая пенсия. Я его теперь вижу иногда. Он на вещевом рынке, от меня в 15 минутах пешком, торгует всяким мусором. Уже много лет он там стоит, и летом, и зимой, и в дождь, и в холод. Я смотрю на него и думаю: «Ты этого хотел?» И таких, как он, очень много. В Латвии для инженеров-радиотехников высшей квалификации работы нет.
— Как нет и самой «Радиотехники»…
— «Радиотехника» — это было огромное предприятие, которое производило магнитофоны, радиоприемники, радиолы и прочее. Там было 4 завода, работало 12 тысяч человек. Наше конструкторское бюро – 800 человек. Советский инженер был глубоко продвинутым профессионалом, но в политическом отношении мы были наивными, как дети. Мы думали: вот сейчас построим капитализм и начнем миллионы заколачивать.
— Может быть, ваша продукция была неконкурентоспособна?
— Наша продукция была на рынке востребована. Действительно, в конце 80-х на моем предприятии было много устаревшего оборудования. Но купить «железо» — это дело нескольких месяцев. А вот выучить высококлассных слесарей, инженеров-конструкторов, инженеров-наладчиков – на это уходят годы. Советскому Союзу, чтобы пройти путь от лаптей до космоса, понадобились десятилетия. Сегодня старое поколение советских специалистов, инженеров уходит, а новых нет.
— Почему в Латвии не удалось сохранить советские предприятия?
— Вопрос состоял не в том, чтобы сохранить, а в том, чтобы как можно быстрее развалить.
— Как такое может быть?
— А это была политика. В Латвии в начале 90-х жило 52% латышей и 48% представителей других национальностей. Все нелатыши здесь считаются «русскими». Латыши проживали в основном в маленьких городках, поселках, на хуторах. В Риге «нелатыши» составляли 60%. Идея состояла в том, чтобы как-то такое положение дел изменить. Тем более, что намечалась дележка наследства, доставшегося от Советского Союза. А на крупных предприятиях в основном работали русские. Население Риги в то время составляло почти миллион человек, примерно треть от этого количества – это был рабочий класс и инженерно-технический персонал. Это была серьезная сила. Они могли в случае чего и на улицу выйти. Поэтому очень быстро начался процесс закрытия предприятий. Все это делалось под тем предлогом, что все это неконкурентоспособно и никуда не годится. Нашу «Радиотехнику» разбили на несколько десятков малых предприятий на уровне цехов, складов и т.д. Такая была идеология: всех перевести на хозрасчет и пусть между собой договариваются. Это разваливание советских предприятий делалось абсолютно целенаправленно.
— Можете привести доказательства?
— Было такое предприятие – ВЭФ. Его все знают по радиоприемникам. Но основное его производство было – телефонные станции. На заводе работало 17 тысяч человек. В начале 90-х в Латвии было принято решение о цифровизации всей телефонной связи. Это предполагало полную замену телефонных станций на новые цифровые. В качестве финансового партнера выступила шведская компания, которая выделила на это четверть миллиарда долларов. ВЭФ тогда уже почти не работал. Это было государственное предприятие, как и та телефонная компания, которая всю Латвию обеспечивала связью. Тем не менее заказ на оборудование ВЭФ не получил. Правительство Латвии заказывало оборудование в Канаде, Израиле, еще где-то, а своему ВЭФу не дало ни копейки. Четверть миллиарда долларов – это огромные для Латвии деньги. Если бы ВЭФ получил от них хотя бы 10%, он бы жил до сих пор. И 17 тысяч работников предприятия в результате не оказались бы на улице.
Вот так и разрушалась латвийская промышленность. А у нее был огромный потенциал. Потому что СССР вкладывал в Прибалтику колоссальные средства.
— Рижский вагоностроительный завод (РВЗ), основанный еще в 1895 году, был окончательно обанкрочен в 2020-м. Это тоже было сделано целенаправленно, как вы думаете?
— Этот завод снабжал весь Советский Союз электричками и вагонами городских трамваев. До сих пор электрички с аббревиатурой RVR можно встретить в разных бывших союзных республиках. Вот вы, скажем, бизнесмен. Вы в течение 50 лет поставляете товар клиентам на территории, где проживает около 300 миллионов человек. 300 миллионов потребителей – это мечта любого коммерсанта. Максимальный срок службы таких подвижных составов – примерно 50 лет. Раз в пять лет у них текущий ремонт, раз в 15 – капитальный, и раз в 20 лет – модернизация. Подвижной состав железной дороги консервативен. И в течение 50 лет все эти электрички будут приезжать на ремонт к вам, на Рижский вагоностроительный завод. На одном ремонте можно жить еще 50 лет, даже если вы не будете выпускать новые вагоны. В 90-е годы никто новые поезда не покупал, потому что денег не было. Но старые все равно привозили на ремонт. Зачем было резать эту курицу, несущую золотые яйца? Нет, латыши просто взяли и закрыли этот завод. На месте этого завода сегодня – огромный супермаркет. Зачем? А я вам скажу, зачем: потому что надо было выгнать русских из Латвии. И не просто русских, а русский пролетариат. Потому что если соберется 10 тысяч пролетариев с одного завода, 20 с другого и еще 10 с третьего – они же любую власть могут снести. Так и прихлопнули в Латвии промышленность.
Но проблема в том, что после вступления в ЕС из Латвии косяками потянулись не только русские, но и латыши. Потому что умным, образованным делать в такой Латвии абсолютно нечего. Вот мои дети. Дочь с мужем уехали в Калифорнию, в Кремниевую долину. Они инженеры-электронщики, мои коллеги. Они там востребованы и хорошо зарабатывают. Мой старший сын уехал в Голландию, там учился, там теперь работает. Причем они пробивались за границей сами. Я отнюдь не миллионер и после распада Союза тоже лишился дохода. Вся активная, умная молодежь отсюда уезжает. Потому что здесь нет никаких перспектив.
