Срок ультиматума, выдвинутого президентом США Дональдом Трампом с угрозой введения новых пошлин и вторичных санкций против России, истек 8 августа. Тем не менее, конкретные меры по этому поводу пока не были приняты — вероятно, в ожидании предстоящей встречи лидеров двух стран 15 августа. Тем не менее, угроза жестких американских санкций по-прежнему нависает над российской экономикой. Насколько серьезны угрозы со стороны США, адаптировалась ли наша экономика к внешним вызовам, существуют ли возможности для смягчения последствий новых ограничений — на эти вопросы «МК» ответили эксперты: член наблюдательного совета Гильдии финансовых аналитиков и риск-менеджеров Александр Разуваев, доктор экономических наук Алексей Ведев и ведущий эксперт Центра политических технологий Никита Масленников.
Элемент давления
— 8 августа закончился срок ультиматума, который американский президент озвучил еще в июле. Как вы считаете, какие реальные экономические риски для России, если США все же введут обещанные 100-процентные пошлины? Или это больше элемент давления, чем реальная угроза?
Масленников: — На мой взгляд, это скорее элемент давления. Президент США в целом достиг своей цели, воспользовавшись визитом своего специального представителя для организации прямых переговоров с нашим президентом. Однако расслабляться не стоит — санкционное давление все еще присутствует, просто более жесткие меры отложены. Новый виток санкционной напряженности может возникнуть в любой момент, и за ситуацией необходимо внимательно следить.
Следует отметить, что у Трампа были экономические причины для того, чтобы не принимать столь строгие меры немедленно. Во-первых, на 12 августа в США запланирован новый раунд торговых переговоров с Китаем. Введение 100-процентных пошлин на китайский импорт 8 августа нарушило бы хрупкое американо-китайское перемирие, которое существует в настоящее время.
Во-вторых, с 7 августа начали действовать 20-процентные пошлины на ряд индийских товаров, с возможным повышением до 25%, что в общей сложности составило бы 50%. Однако предусмотрена отсрочка — еще примерно три недели. Эти недели, очевидно, необходимы для согласования торговых интересов. Уже до этого был назначен ориентир — 25 августа, когда должны начаться переговоры между Индией и США. Важно отметить, что под новые тарифы не попадает большая часть индийского экспорта — например, электроника и фармацевтика, производимые для американского рынка. С другой стороны, США стремятся увеличить экспорт своей сельскохозяйственной продукции в Индию, но это вызывает серьезные вопросы, касающиеся миллионов людей, занятых в аграрном секторе. Переговоры будут непростыми.
Что касается России, еще до истечения августовского срока появились сигналы, что санкции могут быть отложены. Это еще один повод для осторожности. Мы уже частично адаптировались к санкционному давлению: коллапса экономики, как некоторые наши оппоненты предсказывали, не произошло и не произойдет. Однако оно обострило хронические проблемы, прежде всего низкий уровень инвестиций в основной капитал и технологическое отставание.
Разуваев: — Наши экономические отношения с США в основном не сводятся к внешней торговле, а касаются инвестиций. Объемы торговли всегда были невелики, нашими основными партнерами традиционно остаются Европа, Азия и Ближний Восток. А вот инвестиции исторически были значительными: два-три десятилетия назад крупная доля российских акций принадлежала западным, в том числе американским фондам. В настоящее время эта зависимость уменьшилась, но доступ к иностранному капиталу по-прежнему важен.
Я полагаю, что в конечном итоге стороны попытаются достичь компромисса, возможно, даже сформулировать рамочное соглашение в текущем году. Это могло бы дать толчок фондовому рынку и повысить уверенность потребителей. Резких колебаний на валютном рынке, вероятно, удастся избежать.
Одним из пунктов, на котором настаивает Вашингтон, является возвращение расчетов за наш экспорт в долларах. Это спорный вопрос, но, скорее всего, по нему тоже найдут форму соглашения.
Ведев: — На мой взгляд, это действительно скорее элемент давления. Прямые санкции для нас не так болезненны из-за небольшого объема торговли с США. Гораздо чувствительнее вторичные ограничения — особенно в области финансовых транзакций. Логистику экспорта и импорта мы уже перестроили, а вот расчеты — это более сложная задача.
При этом главный тормоз для экономики сейчас — не санкции, а наша собственная жесткая денежно-кредитная политика. Ее влияние на рост ВВП может оказаться более значительным, чем последствия внешнего давления.
Прямой показатель проблем
— Американские санкции могут затронуть не только Россию, но и ее ключевых торговых партнеров — Индию, Китай и других. Насколько уязвима российская внешняя торговля, если вторичные санкции США действительно вступят в силу? Что произойдет с экспортом и валютной выручкой? Как изменятся торговые потоки?
Масленников: — В целом ответ очевиден. Даже за семь месяцев текущего года мы наблюдаем снижение импорта более чем на 6%, в то время как экспорт вырос всего на 1%. Бюджетный дефицит за этот период увеличился с 1,7% до 2,2% ВВП. Доходы от нефти и газа за январь–июль составили около 5,25 трлн рублей — это на 18% меньше, чем годом ранее. В июле падение составило уже 27% по сравнению с аналогичным месяцем прошлого года.
Скидки на российскую нефть в среднем пока остаются в определенном диапазоне, но риски сохраняются. В последние месяцы морские поставки нефти в Китай сократились примерно на 5%, в то время как поставки в Индию немного возросли. Китай получает значительную часть нефти по трубопроводам, поэтому морские ограничения для него менее критичны. Для Индии риски выше, но там позиции также неоднородные: одни НПЗ приостанавливают закупки, другие продолжают, и танкеры идут.
Если бы США ввели стопроцентные тарифы, это отразилось бы и на их внутренней экономике, поэтому пока маловероятно, что такие меры будут реализованы немедленно. В случае резких ограничений с Китаем мы могли бы ускорить переговоры по новым трубопроводным маршрутам. С Индией сложнее: они могут попытаться выторговать уступки по другим направлениям, включая снижение пошлин на высокотехнологичную продукцию.
Риск резкого падения нефтяного экспорта я оцениваю как невысокий, но устойчивое сокращение внешнеторговых потоков уже наблюдается. Согласно недавним данным ЦБ: в июне совокупный финансовый поток экспортных отраслей был около нуля, а в июле упал на 8%, в отдельных секторах — до 9–10%. Это явный признак проблем.
— Если 100-процентные тарифы все же будут введены Америкой, какие сектора нашей экономики пострадают больше всего — энергетика, сельское хозяйство, ВПК, машиностроение? Смогут ли Китай и Индия обойти «вторичные» санкции и как это повлияет на спрос на наши товары?
Разуваев: — Часть данных по экспорту сейчас закрыта. Ранее Россия занимала второе место в мире по ряду поставок, но ситуация изменилась. Мы часто не афишируем контракты, но традиционными покупателями нашей продукции были Индия, Китай, страны Африки.
При крепком рубле рентабельность экспорта снижается, и это ощущают все отрасли. В газовом секторе основным маршрутом в Европу остался «Турецкий поток», а Китай остается крупным потребителем. Существует мнение, что США могли бы перепродавать наш газ в Европу через выкуп инфраструктуры, но это пока только гипотеза.
Мы также активно поставляем в Китай продукты питания и переработки — от сладостей до мороженого. Однако Китай жестко ведет ценовые переговоры и предпочитает диверсифицировать поставщиков. Зависимость от одного крупного покупателя всегда рискованна.
Масленников: — За семь месяцев текущего года товарооборот с Китаем сократился на 8–10%. Это связано как с переориентацией китайского экспорта на рынки Юго-Восточной Азии, так и с ослаблением юаня. У нас есть сложности не только в нефти и газе, но и в зерновом экспорте: в новом сельхозгоду (с июля 2025-го по июль 2026-го) ожидается некоторое сокращение поставок. Потери не будут критическими, но несколько миллиардов долларов мы можем недополучить.
Одна из текущих задач — расширение агроэкспорта с учетом мировых трендов. На рынке востребованы масличные культуры и переработанные продукты, включая морепродукты и рыбную продукцию. Если развивать переработку и поставки с добавленной стоимостью, это даст значительный эффект.
Ведев: — Внешняя торговля сейчас почти не зависит от курса рубля. Крепкая национальная валюта снижает рублевую выручку экспортеров, но объемы поставок остаются. Промышленная сборка, начатая еще в конце 2000-х, фактически прекратилась, и это заметный минус.
Импорт из Китая зависит от внутреннего спроса, поэтому падение на отдельных направлениях, например по автомобилям, на 5–8% вполне ожидаемо. По экспорту мы, скорее всего, удержимся на уровне прошлого года как по физическим объемам, так и по валютной выручке.
Положительное сальдо внешней торговли сохранится. Вероятно, рубль немного ослабят в рамках бюджетного правила, но это будет сделано в первую очередь ради пополнения бюджета, а не для поддержки экспорта. Резких изменений я не ожидаю.
Двухслойная экономика
— Если меры, озвученные Трампом, будут реализованы, как они отразятся на российских потребителях? Можно ли ожидать роста цен и инфляции? Каково будет поведение рубля до конца лета? Есть ли основания для нового витка его ослабления?
Ведев: — В нашей экономике сложно отделить влияние санкций от последствий внутренней денежно-кредитной политики. За последние четыре месяца произошли принципиальные изменения: рост заработных плат прекратился, спрос на труд снизился, компании сокращают издержки. Мы фактически возвращаемся к осторожной модели потребления, как это было три года назад. Это уже заметно в прогнозах: вместо прошлого года, когда был рост ВВП на 4,3%, в этом году ожидается лишь 1,2–1,5%.
Реальные доходы населения будут расти медленнее, а спрос — снижаться. Это еще не рецессия, но замедление уже заметно. Внутренние ставки остаются высокими: долгосрочные облигации размещаются под двузначные проценты, и в таких условиях выгоднее сберегать, чем инвестировать. Это сразу негативно сказывается на строительстве (разрешения на новые проекты упали примерно на 30%), а значит, в будущем снизится спрос на металл и другие материалы.
Я никогда не считал, что у нас был «перегрев» экономики. Проблема в другом — в заниженной оценке потенциального роста ВВП. Услуги, на которые приходится почти половина экономики, демонстрируют высокую производительность, особенно с учетом цифровизации. Но сейчас мы сами замедлили этот процесс. В результате мы получили падение спроса и снижение темпов роста.
Масленников: — Согласен с тем, что главная проблема заключается в хронических слабостях нашей экономики. Сегодня необходимо определиться, что для нас приоритетнее: ускоренный рост или финансовая устойчивость с низкой инфляцией. Опыт показывает, что при несоответствиях бюджет и экономика быстро приходят в кризисное состояние.
Годовая инфляция составляет 8,77%. Чтобы приблизиться к целевому ориентиру, необходимо удерживать ее ближе к 5%. Однако при этом бюджетный дефицит уже превышает изначально запланированный уровень, и не факт, что он сократится к концу года. Это серьезный инфляционный риск. Если дефицит достигнет 3% ВВП, ЦБ может либо сохранить высокую ключевую ставку на длительный срок, либо даже ее повысить.
Если новый виток санкций все-таки произойдет, это скажется на нефтегазовых доходах и может обнулить вклад чистого экспорта в рост. Если же до конца года удастся избежать эскалации и сохранить хотя бы перемирие, у нас появится шанс на постепенное снижение ставок и стимулирование бизнеса.
Рост в следующем году, скорее всего, будет выше, но все зависит от структурной перестройки экономики, инвестиций и производительности труда. Санкции неприятны тем, что они бьют именно по нашим уязвимым точкам — точечно, начиная с конца прошлого года. Ответом должно стать согласованное взаимодействие регуляторов, новые меры поддержки инвестиций и ускорение внедрения технологий. Момент истины — это бюджетные проектировки на 2028 год и реакция ЦБ в последнем квартале этого года.
— Российские власти утверждают о своем «иммунитете» к санкциям и о том, что экономика уже давно функционирует в условиях жестких ограничений. Есть ли в экономике России механизмы, которые могут смягчить удар от новых тарифных ограничений?
Масленников: — Значительного макроэкономического эффекта от новых санкций, скорее всего, не будет. Нам важно сохранять финансовую сбалансированность, ценовую стабильность через слаженную работу правительства, Центрального банка и поддержку частных инвестиций.
Мы уже находимся в фазе замедления экономического роста, но для стабильного выполнения оборонных и социальных обязательств необходимы темпы роста около 3% в год. Если мы будем отставать от глобальной экономики, риски будут расти. Даже если наступит мирная передышка, давление и требования санкций останутся — например, по конверсии оборонной промышленности и трудоустройству вернувшихся с фронта. Это значительная проблема будущего роста, и она никак не связана с санкциями.
Разуваев: — Кибербезопасность — очень актуальный вопрос. Недавний случай атаки на крупнейших российских авиаперевозчиков показывает уязвимость инфраструктуры. Многие западные компании уходят с рынка, но желают вернуться. Киберугрозы могут затрагивать критические инфраструктуры — авиаперевозки, железные дороги и так далее. Российские компании вынуждены сокращать издержки, но без надлежащей киберзащиты это рискованно. Этот вопрос требует серьезного внимания и ресурсов, иначе последствия могут быть серьезными.
Ведев: — Отчасти согласен с концепцией «иммунитета» к санкциям. Я поддерживаю идею двухслойной экономики — сырьевой и высокотехнологичной. Важно, чтобы сырьевая подушка безопасности была обеспечена долгосрочными контрактами, а высокотехнологичный сектор развивался свободно. Для этого нужно нормализовать финансовые операции — чтобы деньги могли свободно проходить, не арестовывались активы и можно было работать с разными валютами.
Конечно, мы адаптировались к санкциям, но, например, отечественный автопром сейчас стал более национальным, что негативно сказывается на качестве и цене автомобилей. Оптимизация произошла, но было бы лучше снять санкционное давление для развития.
Подписывайтесь на «МК» в MAX. С ним вы всегда будете в курсе последних событий.