Алексей Гавришев, адвокат и управляющий партнер AVG Legal, в интервью с Рамблером разъяснил решение российского суда о том, что слово «овца» признано оскорбительным.
Это решение было вынесено Пермским краевым судом, который рассмотрел иск местной жительницы о выплате компенсации за моральный ущерб. В качестве ответчицы выступала другая россиянка. Суд первой инстанции отклонил требования истца, отметив, что использованное в адрес женщины слово не является грубым. В ходе апелляционного разбирательства была проведена лингвистическая экспертиза, которая показала, что в данном контексте слово «овца» имеет негативную окраску. В результате с ответчицы было взыскано 20 тысяч рублей.
История с «овцой» вызвала общественный резонанс, поскольку само слово не относится ни к нецензурной, ни к уничижительной лексике. Однако суд счел его оскорбительным, тем самым подчеркнув, что в правоприменении важен не только перечень запрещенных слов, но и контекст и цель высказывания… Согласно закону об оскорблении (ст. 5.61 КоАП РФ), основным является доказательство того, что фраза была произнесена с намерением унизить честь и достоинство и в непристойной манере. В то время как в повседневной жизни люди могут произносить что-то без последствий, в суде рассматривается конкретная ситуация: кто, когда и с каким подтекстом это сказал. Если оскорбление исходит от представителя власти «при исполнении», это уже подпадает под ст. 319 УК РФ (уголовная ответственность). Отдельно существуют дела о защите чести и достоинства в гражданском порядке (ст. 152 ГК РФ) и клевета (ст. 128.1 УК РФ), если имело место распространение заведомо ложных порочащих фактов.
Алексей ГавришевАдвокат, управляющий партнер AVG Legal
Специалист отметил, что ранее подобные судебные разбирательства в России в основном касались явной брани или клеветы.
«Однако в данном случае слово, не являющееся заведомо грубым, получило юридическую квалификацию как оскорбление. Это подчеркивает тенденцию: угроза санкций может исходить не только от грубости, но и от нейтральных слов, если они употреблены в уничижительном тоне», — отметил он.
Гавришев добавил, что примеры из практики показывают, что культурный или субкультурный контекст играет важную роль.
«Например, слово «козел» в тюремной среде имеет ярко выраженный уничижительный смысл, и суду в подобной ситуации следовало бы учитывать эту ассоциацию как контекст. В то же время [сооснователь ЛДПР Владимир] Жириновский много раз публично позволял себе оскорбительные эпитеты в адрес оппонентов — но это оставалось в пределах политической риторики, где граница допустимого традиционно шире и часто защищена депутатским иммунитетом. А в данном случае речь идет о частном конфликте, где оскорбление прозвучало именно как характеристика личности, без права на «политическую защиту». Таким образом, это дело не создает «черного списка слов». Оно демонстрирует, что граница проходит по форме и цели: если слово используется как метафора, фигура речи или нейтральное сравнение — это одно; если же оно брошено в лицо конкретному человеку с явной целью унизить — оно становится оскорблением с юридическими последствиями», — подчеркнул адвокат. «Именно поэтому этот случай и стал громким: суд фактически подтвердил, что сегодня опасны не только действия, но и слова. Репутационные процессы все чаще становятся ареной правовых конфликтов, и это уже вопрос не только лингвистики, но и правоприменения», — добавил он.