Снайпер — одна из самых засекреченных военных специальностей. Поговорить с ее представителем — редкая журналистская удача. А в моем случае — так вообще уникальный шанс. Боец с позывным «Кот» — в прошлом работник столичного ЦУМа, отправившийся на Украину добровольцем практически сразу же после объявления СВО. Уже в центре подготовки военная карьера 22-летнего «Кота» сделала стремительный зигзаг, уготовив ему судьбу снайпера.
«МК» начинает серию интервью с одним из самых молодых снайперов СВО, который в течение 2022 года побывал в самых горячих точках спецоперации.
Работник ЦУМа
— Как ты попал на фронт? У тебя был опыт службы?
— Да, служил в армии. Пришла повестка — на другой день в военкомат. Срочную отслужил в Семеновском полку, в Москве, на Тульской. Мне повезло — в моей части служили офицеры, которые реально были заинтересованы в том, чтобы срочники за год получили знания. В последний день, когда я уже стоял на КПП и ждал документы на увольнение, было сожаление, что уже надо уходить, а я только-только наладил отношения, погрузился в службу.
— Ты правда жалел, что служил только год?
— Если сейчас пересмотрят сроки службы в армии и вернут два года, то это будет здорово. Проблема в том, что таких хороших частей, в которых за год умудряются дать реальные знания, думаю, всего процентов пять. Если срочники будут служить два года, ситуация может кардинально измениться в лучшую сторону. У ребят будет больше заинтересованности в службе.
— Чем занимался после службы в армии?
— После армии устроился в ЦУМ. Думал, что это будет временная работа, но «засосало» почти на пять лет.
— Магазин для обеспеченных людей и СВО слабо вяжутся, прямо скажем… Кем там работал?
— Начинал курьером на складе, носил продавцам коробки в зал. А потом дела пошли в гору. Сначала работал продавцом, стал прилично получать, притом что у меня нет высшего образования. Когда начался ковид, стал работать в интернет-магазине ЦУМа. В феврале 2022 года я был менеджером в отделе клиентского сервиса интернет-магазина ЦУМа. Роскошно себя чувствовал.
— Помнишь свои ощущения, когда была объявлена СВО?
— Были смешанные чувства. Какое-то облегчение, граничащее с радостью. Потому что с ноября 2021 года витал градус определенного напряжения из-за массовых обстрелов Донецка, гуляли новости о том, что будет война. Владимир Путин подписал указ о призыве российских граждан, пребывающих в запасе, на военные сборы, и все кипишнулись: мол, все пропало, всех отправят на фронт. И этот градус напряженности наконец нашел свой выход. В голове тогда пронеслось: «Господи, ну наконец-то есть цель, есть понимание, куда и зачем двигаемся». В первую ночь я вообще не спал, написал стихотворение. Было ощущение, что я живу в исторические времена.
— И ты сразу решил ехать на фронт?
— 25 февраля вышел на работу. И в тот же день позвонил в военкомат. Спросил, нужны ли добровольцы. Мне сказали «нет, сами справляемся». Пару месяцев чувствовал себя не в своей тарелке. Я всю жизнь готовился к военным действиям, готовил свой мозг, руки, напитывался знаниями, как губка. И вот так горишь этим с детства… чтобы не оказаться там.
— Откуда такая тяга к военному делу? Ты из семьи военных?
— Военные в нашей семье были, но давно. Думаю, что генетически от них передалось. Потому что я в семье с такой тягой к военной теме первый за три поколения. Да, с детства увлекался «военкой», занимался стрельбой, тактикой, много общался на разных форумах с инструкторами, с людьми, у которых есть реальный боевой опыт. И у меня было понимание, что я имею большой массив знаний, который может пригодиться и которого, возможно, нет у большинства людей, которые сейчас находятся на фронте.
— Военкомат от тебя отказался. Но ты от идеи попасть на фронт — нет?
— Я просто гнал мысль, что туда не попаду. До начала мая я пытался найти лазейку, вплоть до того, что дошел до ЧВК «Вагнер». У меня в этом подразделении есть друзья, но на тот момент у «музыкантов» действовало очень строгое ограничение по возрасту — брали только с 24 лет. А мне на тот момент было 22 года. Просил друзей уломать, но не получилось: либо в 24 года, либо с полным контрактом с 23 лет.
— Как же ты прорвался на фронт?
— Как-то сидел на работе, листал новости. В каком-то чате нашел человека, который собирался ехать добровольцем, я маякнул ему в личку. Стал расспрашивать, куда едет, что за контора. Выяснилось, что специальный отряд быстрого реагирования «Ахмат» на базе Русского университета спецназа готовит добровольческое подразделение. Я еще прошерстил информацию и понял, что мне по всем параметрам, в том числе и по возрасту, этот вариант подходит.
Как сейчас помню, это была пятница, 7 мая. Я вышел на обеденный перерыв, набрал номер. Трубку подняли не сразу, потому что был большой поток звонков. Как только там ответили, я сразу скороговоркой выпалил: «22 года, служил, противопоказаний по здоровью не имею…». На том конце провода секундная пауза, после которой последовал вопрос: «Где мы находимся, знаете? Приезжайте, ждем вас». 9 мая я уехал.
— А как же работа в ЦУМе?
— Пока возвращался после обеденного перерыва, написал своей коллеге из отдела кадров: «Кровь из носу, но вы должны меня уволить одним днем». Я просто ушел на обеденный перерыв и вернулся с обходным листом на руках. Хлопнул им по столу и сказал: «Все, ребята, я больше у вас не работаю». Тогда никому не рассказывал об истинных причинах увольнения. Только 8 мая подумал, что нужно сказать маме.
— Как мама отреагировала?
— Сначала плохо. Она вообще-то всегда СВО поддерживала. Но когда эта тема коснулась ее напрямую, у нее, как у любой матери, началась истерика. Ее ребенок принял решение оказаться «там», и не по мобилизации, не по контракту, а добровольно — дурак дураком. Были слезы, рыдания, попытки отговорить. Но во вторую командировку она уже спокойно спрашивала, взял ли я с собой носки.
Во время первой командировки бегали без броников
— Что брал с собой на передовую? Тогда же, наверное, еще все можно было достать, не то что после объявления частичной мобилизации.
— Я брал с собой минимальный комплект: форма, смена белья. Примерно понимал, какие подсумки мне нужны, какую «медицину» нужно взять: перевязочные материалы, специальные пластыри, лекарства от своих болячек и т.д. Взял то, что смог найти на тот момент, потому что собирался я в авральном режиме.
— Все за свои деньги покупал? Тот же бронежилет?..
— Первая командировка, возможно, из-за тогдашнего уровня раздолбайства, была без бронежилетов…
— Это как?
— Когда приехали, на Украине как раз начиналась очень жаркая поздняя весна. Все были в легкой форме. И все как один без брони. А зачем? И так хорошо же, при этом мы нормально двигались… Потом много общался с ребятами, которые прошли не одну «горячую точку» — были в Мали, Сирии, Чечне. Когда они поняли, что мы отработали самый большой и горячий период СВО без брони, они сказали, что мы отмороженные на всю голову. А вообще, броня несколько раз спасала мне жизнь.
Сейчас у меня два бронежилета: один — трофейный, второй — роскошный общевойсковой 6Б45 из экипировки «Ратник». В реалиях современных боев это то, что нужно.
— Тяжелый?
— Нет, в нем 8 кг веса. Но для меня несомненным плюсом является то, что у него фантастическая пулевая стойкость за счет двух керамических пластин. Он выдерживает десять попаданий из снайперской винтовки Дегтярева, СВД, с десяти метров или десять попаданий из пулемета Калашникова в грудь или спину. Кроме того, еще есть противоосколочный воротник, который хорошо «держит» осколки. В нем довольно уверенно себя чувствуешь, когда лежишь в поле, а над тобой щелкают осколки. Голову посадил в воротник и сидишь думаешь: «У меня 75% противоосколочной защиты туловища, отвалите».
— Ты сказал, что улетел 9 мая. Случайно получилось?
— Да, уехал символично — на 9 мая. Так вышло. Посмотрел парад и уехал в Чечню. Приехал туда 11 мая. В мэрии, где шел набор, уже собралась внушительная толпа. Мои будущие сослуживцы — всевозрастные мужчины: кому за 30 лет, кому ближе к полтиннику. Я был самым молодым.
— Что было потом?
— В тот же день нас отвезли в Гудермес, в центр подготовки. Готовили, надо сказать, очень неплохо. Там были выдающиеся инструкторы по огневой подготовке. Условно, за неделю из некоторых людей, которые в армии не служили (а были и такие добровольцы) и автомат Калашникова первый раз в жизни видели, сделали хороших рядовых автоматчиков. Но на второй день я неожиданно стал инструктором.
— Как так вышло?
— На второй день мы отрабатывали движение с оружием, и инструктор неожиданно дал команду «реверс» — это когда боец меняет плечо. Я один автоматически поменял плечо и только потом понял, что это была проверка на умение пользоваться автоматом. Просто я автомат наизусть знаю и могу с закрытыми глазами с ним работать. Инструктор спросил, занимался ли я ранее. Потом предложил провести занятие вместо него. Так получилось, что инструкторской подготовкой по «огневухе» занимался уже я. Объяснял, рассказывал бойцам — мне это в кайф.
— Сколько времени вас готовили?
— В лагере подготовки мы были шесть дней. 17 мая уже заехали на Украину. Было прикольно.
— Ты один с таким настроением ехал в зону СВО?
— Да нет, остальные тоже были на кураже, так сказать, поймали боевой дух. В Ростове нас погрузили на автобусы, и мы на них доехали до Луганска. Потом перегрузились на «Урал» и стартанули в Рубежное. Тогда это была передовая.
Приехали ночью. На следующий день нам привезли оружие, боекомплект. До сих пор помню, с какой скоростью мы раздербанили «Урал». Мне это напомнило эпизод из фильма «Оружейный барон», когда главный герой, чтобы не попасться ФБР, сказал местным, что отдает оружие бесплатно. Мы действовали примерно как те местные. Свора голодных до оружия мужиков, которые приехали драться, увидели, что заезжает «Урал», внутри которого заветные зеленые ящики с симпатичными черными маркировками. 18 мая мы получили оружие, а уже через пять дней у нас была первая боевая задача.
Будешь снайпером!
— И все же как стал снайпером?
— Как я уже говорил, было много добровольцев, которые ни разу не держали в руках автомат Калашникова. В то же время перед отправкой на фронт сформировался костяк людей, которые уже бывали в каких-либо «горячих точках», в том числе и на Украине. Вот они взяли шефство и отбирали более-менее толковых, грамотных бойцов.
Так получилось, что я прослыл более грамотным: я делился своим опытом, рассказывал о фишках по тактической медицине, как нужно ухаживать за броней, как обращаться с оружием. Ко всему прочему у меня была стрелковая практика. Поэтому меня сразу отобрали в отдельное подразделение разведки, в отдельную группу. Там нужен был снайпер. В какой-то момент был задан вопрос: «Кто хоть раз в жизни СВД в руках держал?» Я сказал, что держал. Тут же прилетел ответ: «Класс! Будешь снайпером!».
Притом что у меня 12 лет «художки» за плечами и с глазомером все хорошо. Так что мне это подходило.
— В зоне СВО где ты успел побывать?
— Мне посчастливилось залететь на знаковое событие — на Северодонецкую и Лисичанскую операцию, самый большой успех наших войск в прошлом году. Тогда мы вышли к административным границам ЛНР, целиком и полностью освободили республику. При этом Северодонецк с его промзоной «Азот» побольше мариупольской «Азовстали», с ее подвалами и огромными территориями.
— Помнишь первый бой?
— На развилке трассы от Старобельска на Северодонецк находился укрепрайон ВСУ, который нужно было взять, чтобы держать всю трассу под огневым контролем. Мы подкрались через дорогу и отработали из огнеметов «Шмель». Затем пошла стрелкотня. А потом по нам в упор начались первые прилеты. Тогда я вспомнил слова своего командира, который еще первую Чечню проходил: «Главное — пережить первый бой».
Адреналин аж из ушей капал. Как в фильмах — все свистит, щелкает, взрывается. На нас сыпались 120-миллиметровые мины. На самом деле страшная штука, потому что осколки от них острые как сабля — руки и ноги отлетают моментально. Но в итоге за три часа мы только в стрелковом бою уничтожили человек 17. Тогда же, в первом же бою, я заработал первую свою зарубку на прикладе… На первой винтовке рисовал крестики. Потом подумал, что надо перерисовывать, и начал отмечать маленькими «зетками».
— Как психика на это отреагировала?
— Психика оказалась крепкой. В принципе, я человек импульсивный и чувствительный. Но что касается трупов и другой жести, переношу спокойно.
— И все так?
— У всех разные реакции. Были ребята, которых при виде трупа вблизи выворачивало наизнанку.
— А от прилетов? К ним можно привыкнуть?
— Была не самая приятная ситуация — бой под Боровским. Это был укрепрайон, который смогли взять только после того, как зачистили Северодонецк. Настолько грамотно была обустроена оборона у ВСУ. Это был такой бой, что мы там все должны были остаться. Но по какому-то странному стечению обстоятельств все после почти семи часов боя вышли живыми. Правда, из 100 человек около 70 были ранены, но живые.
— Тебя тоже ранило?
— Меня тогда крепко контузило. Последний разрыв, который видел, был примерно в шести метрах от нас. По нам начали ложиться кассетные бомбы… Вот миномет безобидный, безопасный, осколки от него мелкие. И если ты в поле лежишь и по тебе беглым огнем начинает работать миномет, то, как говорил мой командир, да и хрен с ним. Потому что лег, в землю вжался и ждешь. Один на десять миллиардов, что мина ровно в тебя приземлится.
А вот кассеты и правда опасная штука. И в воздухе ты слышишь только шорох, когда они в воздухе разделяются. Лежишь и думаешь: боже мой, сейчас весь мир разорвется. У нас парнишка один еще долго пугался звуков. Уже в расположении кто-то начал шуршать целлофановым пакетом — он обернулся и аж присел. Потому что звук пакета очень похож на звук кассет. Вот такая у него реакция была на звуки.
— И бои такой интенсивности были каждый день?
— В зависимости от задач. Все диктуется темпом ведения боевых действий. Весной и летом была более активная фаза. Тогда мы каждый день вставали в 6 утра, в 7 часов уже выходили на задачи.
— Как вообще выглядел день на передовой?
— Да обычно. Утром встаешь, идешь на задачу, работаешь. Вечером приходишь, как-то раздергиваешь с себя броню, пополняешь боекомплект, моешься, ешь, если силы остаются, валишься спать. В 6 утра снова подъем и на задачу. Осенью-зимой темпы боевых действий снизились. А летом было очень интенсивно — каждый день выходили в черте города на бой.
— В городе сложнее?
— Город — особая стихия. В нем, как правило, происходит ожесточенная стрелковая толкучка. Там нет открытых пространств, поэтому очень важно влияние техники. Где-то танком могут поддержать союзники, где-то БМП может выскочить на перекресточек, отработать огнем и быстро оттуда уехать. Артиллерия в городе сильно скована, поскольку там имеются относительно высокие здания, которые затрудняют прямую прицельную стрельбу, и накрывать квадрат сложно. А снести здание — это вопрос не пяти минут.
В городе как все происходит? Первая штурмовая группа зачистила квартал, закрепилась. Вторая — дочистила и ждет, пока подтянется следующая. И далее линия фронта выравнивается по какой-то улице. Все продвигается линейно. И вот вас впускают в квартал, а потом начинают по вам работать с двух сторон. И там как повезет…
Когда мы попали в мешок в Северодонецке, нам не повезло — один наш боец, Игорь, погиб. Парнишке в затылок прилетело. А он дай бог какой был — закаленный, боевой. Сам дончанин, с 2014 года воевал. Еще Горловку освобождал, аэропорт. Символизм сплошной. На 33-й день рождения его на Боровском контузило, а погиб он на 33-й день командировки. В возрасте Христа ушел…
