В нашей пятиэтажке, что стояла на отшибе, будто забытая всеми, жизнь текла медленно и предсказуемо. Соседи, в основном, люди рабочие, небогатые, но с особым, обострённым чувством собственного достоинства. Случались, конечно, и драмы, и громкие скандалы, но чаще всего они тлели где-то внутри семей, за закрытыми дверями. Одна такая история, случившаяся с моими соседями, Тамарой и Николаем, заставила меня тогда надолго задуматься о том, что люди вкладывают в слова «семья» и «долг».
Тамара сидела дома, шила. Она была портнихой, и её руки, ловкие и умелые, могли из куска ткани сотворить платье или штаны. Работа это тихая, кропотливая, требующая огромного терпения. Таким же терпением обладала и она сама. Женщина невысокая, худощавая, с внимательным, усталым взглядом. Николай, её муж, работал водителем в автопарке. Мужик вроде бы неплохой, рукастый, машину свою старенькую всегда сам чинил, но что-то в нём было надломленное, какая-то внутренняя нерешительность.
Часто я видел, как к ним заходил его младший брат, Павел. Вид у него был всегда немного озабоченный, деловой. Он останавливался на пороге, оглядывал прихожую быстрым взглядом и говорил с какой-то подобострастной улыбкой:
— Коля, брат, выручай. До получки рукой подать, а тут ребёнку на кружок срочно надо.
Николай в такие моменты молча хмурился, копался в кармане, доставал кошелёк. Слышался шелест купюр.
— На, только, чур, до получки.
— Конечно, брат! Спасибо! Ты меня выручил, я не забуду! — Павел хлопал Николая по плечу и быстро удалялся.
Я как-то раз, встретив Николая у подъезда, осторожно спросил:
— Часто брат за помощью обращается?
Николай вздохнул.
— Ну, бывает. Семья ведь. Не бросишь же. Долг чести, Андрей Сергеевич. Старший брат, должен помогать. Видимо это мой крест в этой жизни.
Слово «долг» он произносил с особой, наморщенной серьёзностью, будто это было нечто незыблемое, священное. А я смотрел на его поношенную куртку и думал, что его собственная семья, Тамара и он сам, жили более чем скромно. В их квартире вечно пахло старой мебелью, а Тамара носила одно и то же вылинявшее пальто из сезона в сезон.
Однажды вечером я зашёл к ним отдать Тамаре ткань, которую мне привезли из города — она просила подобрать что-нибудь недорогое. Дверь мне открыла она сама. Лицо у неё было бледное, осунувшееся. В комнате на полу стояла старая, допотопная швейная машинка «Зингер».
— Всё-таки сломалась моя труженица, пришло её время, — тихо сказала Тамара, погладив крышку старой машинки. — Чудом на новую насобирала. На выходных поедем с Николаем покупать.
В её голосе слышалась гордость и облегчение. Эта машинка была для неё не просто инструментом, а гарантией стабильности, мостом через все их финансовые пропасти.
Прошло несколько дней. Как-то утром я вышел в подъезд и увидел Тамару. Она стояла у своей двери, бледная, в руках у неё болтался ключ. Она словно не могла попасть им в замочную скважину.
— Тамара, что случилось? — спросил я.
Она медленно повернулась. В её глазах стояли слёзы горя, и какого-то холодного, бессильного гнева.
— Деньги, Андрей Сергеевич. Деньги на машинку. Их нет.
Оказалось, что накануне вечером она полезла в старую вазу, где хранила свои сбережения, и обнаружила, что конверт пуст. Николай, когда она с этим конвертом подошла к нему, сначала отмалчивался, смотрел в пол, а потом, краснея и путаясь, признался:
— Павлу отдал. У него телефон сломался, совсем. А без связи в наше время никак. Он же работу может потерять. Обещал всё вернуть частями.
Я видел, как сжались тогда пальцы Тамары, смяв пустой конверт. Но она ничего не сказала. Просто развернулась и ушла в комнату. Молчание её в тот момент было страшнее любого крика.
Судьба, однако, распорядилась так, что я стал невольным свидетелем продолжения этой истории. Мне как раз нужно было отнести в ремонт часы в мастерскую, что в соседнем квартале. Захожу, а там, у стойки, стоит Павел. Он работает в этой мастерской слесарем. И не один он, вокруг него собрались коллеги. И он, сияя, показывал им новенький, блестящий смартфон.
— Вот, брат выручил! — весело говорил он, тыкая в яркий экран. — Не оставил в беде! Вот что значит — семья!
В этот момент он заметил в дверях Тамару. Она вошла тихо, и лицо её было каменным. Она подошла к нему, и голос её прозвучал ровно, но так, что у всех окружающих сразу пропали улыбки.
— Павел, это тот самый телефон? Купленный на мои деньги?
Он смутился на секунду, затем на лице его появилась привычная маска раздражённой невинности.
— Тамарочка, ну что ты… Я же сказал — отдам! Как только смогу! Не дави на меня, ладно? Семейные всё-таки дела.
Тамара посмотрела на него пронзительным, тяжёлым взглядом, потом медленно обвела глазами его коллег, будто ища свидетелей, и, не сказав больше ни слова, вышла.
Вечером того же дня я сидел у себя на кухне. Окна наши выходили в один двор, и иногда, в тишине, доносились обрывки разговоров из соседней квартиры. В тот вечер было слышно особенно отчётливо.
Сначала — гулкий стук тарелки о стол. Потом — голос Тамары, спокойный и чёткий.
— Это твой ужин. Хлеб и вода. Их стоимость я могу себе позволить. Все остальные деньги, которые я заработаю, пойдут на мою новую машинку.
— Ты что, с ума сошла? — послышался сдавленный голос Николая.
— Нет. Мне просто противно кормить того, кто спускает семейные деньги на ветер. С завтрашнего дня пусть брат тебя и кормит, раз он такой семейный человек. И на проезд тоже проси у него.
Больше я в тот вечер не слышал ни звука. Наступила тишина, будто после боя.
Последующие три дня Николай ходил на работу пешком. Автопарк был далеко, на другом конце города. Я видел его возвращающимся под вечер — усталого, осунувшегося, с грустным, унылым лицом. Он шёл, опустив голову, и казался вдруг постаревшим на десять лет.
На четвёртый день, вернувшись домой, я увидел его стоящим на лестничной площадке перед своей дверью. Он не заходил внутрь, а просто стоял, прислонившись лбом к косяку. Потом вдруг резко выпрямился, повернулся и быстрыми шагами пошёл вниз.
Я потом узнал, что он пошёл к Павлу. И впервые в жизни потребовал. Не просил, а требовал вернуть хоть часть денег, хотя бы на еду. И впервые в жизни он услышал в ответ не обещания, не оправдания, а грубый, циничный отказ.
— Сам раздал — сам и выкручивайся! — бросил ему Павел, по словам соседей. — И с женой своей разберись, а то мне перед ребятами стыдно было за ту её выходку.
Николай вернулся домой поздно. Я не видел его лица, когда он заходил в квартиру. Но, думаю, в тот момент с него наконец упала та самая ширма, за которой он прятал свою слабость. Он увидел не абстрактный «долг чести», а простую и горькую правду: его брат был просто нахлебником, а его собственная жена много лет одна тащила на своих плечах лодку, которую он сам же и пробивал.
После этого их жизнь медленно, но стала меняться. Павел перестал приходить. Тамара купила себе новую машинку. А Николай стал больше молчать. Он всё так же работал водителем, но в глазах у него появилась новая, взрослая тяжесть.
Ваш лайк — лучшая награда для меня. Читайте новый рассказ — Узнала, что муж «дружит» с другой женщиной, — и показала ему свои возможности.