Ребенок как личность стал интересен обществу совсем недавно — чуть больше двухсот лет назад. До этого дети, как правило, воспринимались всего лишь как уменьшенная копия взрослого. Только в девятнадцатом веке общество разглядело в маленьком человеке нечто важное, самоценное и необычайно интересное. На волне интереса к периоду детства как грибы стали появляться новые профессии: детский психолог, логопед, дефектолог, игротерапевт. Игротерапевт — самая молодая из них. А изучение процесса детской игры — особенная тема.
Мир ребенка на ладони специалиста
Во всех учебниках по детской психологии написано, что «игра — ведущая деятельность дошкольников». За этой казенной фразой скрывается целый мир. Дело в том, что люди, долго работающие с детьми, давно заметили, что во время игры ребенок высвобождает свои чувства, эмоции, накопленный стресс и страхи. Освобождается все бессознательное, которое так трудно выразить словами. Используя эту особенность в процессе наблюдения за детской игрой, грамотный специалист способен решить целый ряд поведенческих проблем ребенка. Ведь это только кажется, что кроха просто возит грузовик по ковру или укладывает куклу спать. На самом деле в этот момент работает мощнейший механизм изучения действительности, своего места в ней, налаживаются и выстраиваются способы общения со сверстниками, выплескиваются обиды и разочарования. Но любой механизм может сломаться. А область поломки — как раз территория игротерапевта.
Наблюдать за работой специалиста по игре удивительно интересно. Его рабочими инструментами являются кубики, конструктор лего и цветные карандаши. Да и вообще, работает ли он?! Действительно, часто родители задаются вопросом: за что я плачу деньги? За то, что мой Вася измазался с ног до головы краской? За построенную из кубиков башню? Да то же самое каждый день происходит у нас в детской! Однако психологи утверждают, что это совсем не то же самое. Процесс работы игротерапевта часто непростой, длительный, требующий полной отдачи как от ребенка и его родителей, так и от игротерапевта и сопутствующих специалистов.
Трудности интеграции
Шестилетний Аслан и его мама Фатима — приезжие из Узбекистана. В большом городе они оказались совершенно одни. Но у мамы есть Аслан, а у Аслана — мама. Казалось, эту крепкую связь сложно разрушить. Все в их новой жизни поначалу складывалось удачно: Фатима быстро нашла работу, Аслан пошел в первый класс обычной районной школы. Потекли школьные будни: уроки, домашние задания. Мама рассказывает, что очень много работала и была довольна, что сын занят в школе, много гуляет и, видимо, быстро нашел себе друзей. Вечером, после ужина, мальчик быстро засыпал, без капризов и истерик, как бывало раньше. И мама снова радовалась — у ребенка был насыщенный день, значит, все идет хорошо. Но однажды прямо с работы она была срочно вызвана в школу. У школьного крыльца стояли «скорая» и машина полиции.
Из записи полицейского протокола: «Вызов был оформлен в связи с нападением ученика 1-го класса Аслана Г. на одноклассника. Пострадавших нет».
Из записей школьного психолога, принявшего мальчика сразу после случившегося: «Ребенок крайне возбужден, наблюдаются множественные тики (глазные, навязчивые движения руками), не говорит, на вопросы не отвечает, визуального контакта установить не удалось».
А произошло вот что: на перемене мальчик внезапно схватил железную линейку и, крича что-то не по-русски, приставил ее к горлу одноклассника Игоря К. На этом этапе детей разняли, были вызваны школьный психолог, «скорая» и полиция. Фатима также не смогла прояснить причин произошедшего, настаивая на том, что Аслан никогда не проявлял признаков агрессии, был добрым, отзывчивым и контактным мальчиком. Первоначальная психиатрическая проверка не нашла каких-либо отклонений, и Аслан был направлен к детскому клиническому психологу. «Работа с психологом, — рассказывает Фатима, — нам не дала ничего. Аслан вообще не шел на контакт. Мой мальчик после этого случая стал совершенно не похож на болтливого, жизнерадостного ребенка, которого я знала. Психолог настаивала: невозможно выбрать метод лечения, не определив, какие причины привели к такому поступку сына».
И тогда маме Аслана было предложено попробовать метод игротерапии.
— У игротерапевта была собака колли, — вспоминает Фатима с улыбкой. — Именно она сдвинула дело с мертвой точки. Когда мы в первый раз пришли на прием, навстречу нам выбежало большое лохматое чудовище, которого, на удивление, Аслан совсем не испугался. Он вскрикнул: «Собака!» — и это были его первые слова за прошедший месяц. Однако после этого мальчик снова замолчал почти на три месяца. «Ровно столько мы ходили на терапию. Я совершенно не понимала, что там происходит, поможет ли это моему мальчику».
Комментарий игротерапевта, занимавшегося с Асланом:
«Ко мне на прием привели мальчика 7 лет, который не разговаривал, не шел ни на эмоциональный, ни на зрительный контакт. При первой встрече единственной активной реакцией было восхищение моей собакой. Ни игрушки, ни конструкторы, ни книги, находящиеся в кабинете в свободном для ребенка доступе, не привлекли его внимания. Я приняла решение, пока это будет необходимо, все терапевтические сессии проводить с присутствием животного. Первые несколько занятий ничего не происходило: все 50 минут мальчик сидел на полу рядом с собакой, гладил ее, кормил вкусняшками из зоомагазина. Мне пришлось стать наблюдателем, и сейчас я понимаю, что это было правильно. На третьем занятии я привычно завела собаку в комнату и заметила, что Аслан не сел рядом с ней, как обычно, а напряженно стоит напротив моего рабочего стола. Он вытащил из кармана вчетверо сложенный лист и молча подал его мне. На листе была очень узнаваемо нарисована моя колли Люся. Это был прорыв! Последующие занятия мы с Асланом строили на рисовании, я пыталась вывести на лист бумаги причину его неожиданной агрессии в школе. Я подозревала буллинг на национальной почве, так как мама рассказала, что в классе он был единственным ребенком-мигрантом. Но рисование без словесного сопровождения — плохой помощник в решении этой задачи. А Аслан упорно молчал. Второй, решающий прорыв случился уже тогда, когда я начала готовить документы в специализированную клинику коллегам с пояснениями, что ребенок неконтактен и требует медикаментозного лечения со стороны психиатра. Я предложила Аслану поиграть с мягкими игрушками — игра заключалась в том, что друзья-динозавры (я предложила мальчику четыре одинаковые игрушки) ждут в гости большого доброго птеродактиля, который долго путешествовал где-то за горами, за морями. Мы вместе с Асланом приготовили угощение, накрыли стол. Все действия я комментировала одна, Аслан хоть и принимал участие в игре, но упорно молчал, периодически издавая мычащие звуки. И вот пришел в гости птеродактиль. Все друзья здороваются с ним, спрашивают, как дела, как здоровье, и приглашают к столу. На этом этапе игры мальчик стал заметно более напряженным. Персонажи, символизирующие друзей динозавров, которыми я предложила Аслану управлять, так и не подошли к гостю. Неожиданно обеими руками, в которых были игрушки, Аслан ударил птеродактиля и закричал: «Уходите! Ты чурка, и мама твоя чурка!» Потом, видимо, перешел на родной язык. Началась истерика, мальчик плакал, его трясло. Я позвала маму, с которой мы успокоили мальчика. Когда Аслан пришел в себя, мы продолжили играть уже вместе с ней. Птеродактиль спросил динозавров: зачем вы меня обижаете? Я такой же, как вы, я тоже динозавр. Аслан, как заклинание, твердил «чурка, чурка», периодически впадая в состояние, похоже на транс, взгляд становился «стеклянным», кулачки неконтролируемо сжимались и разжимались. Это состояние мальчика было очередным прорывом. Аслан заговорил, и можно было продолжать терапию, уже надеясь на какой-то позитивный результат. Следующие два месяца мы с Асланом, его мамой и подключенным психологом работали над самооценкой, нивелированием чувства вины и снятием накопленной агрессии. С мамой мы учились правильно отслеживать его состояние, быть внимательными к изменениям, происходящим с сыном, правильно на них реагировать».
Сегодня Аслан уже давно вернулся в школу, прекрасно учится в третьем классе, у него есть друзья.
«Только никому не говори»
Встреча ребенка с игротерапевтом всегда похожа на лотерею. Никогда невозможно угадать, поможет этот способ психологической коррекции ребенку или нет и что станет триггером исцеления маленького пациента. Какая методика подойдет именно ему, возможно оценить только во время самого занятия. Как правило, игротерапевт работает на интуиции, на безоговорочной настройке на состояние конкретного ребенка. Методика и форма игры выбираются также «здесь и сейчас» в зависимости от того, как и на каком уровне доверия готов общаться ребенок. Порой бывает так, что игротерапевт меняется ролями с ребенком. И это тоже методика. Такая нестандартная инверсия случилась при работе с пятиклассницей Софией.
За свою короткую жизнь София пережила много трагических событий. Сначала в автомобильной катастрофе погиб ее папа, а через два года от длительного онкологического заболевания умерла мама. Девочку с 7 лет воспитывают бабушка и дедушка, они всю жизнь проработали в образовании и примерно представляли, как вести себя с ребенком, пережившим подобную травму. Чтобы заместить переживания положительными эмоциями, Софию отдали во всевозможные кружки — рисование, акробатика, музыка. Девочка много путешествовала с дедушкой по стране. И все бы было хорошо, но в школе при прекрасных знаниях она еле перебивалась с «двойки» на «тройку», а в классе никак не находились друзья. Дома поведение Софии было похоже на маятник — вот она спокойно играет с куклами, но заходит в комнату бабушка с каким-то вопросом, и девочку будто подменили — в бабушку летит кукла, крик, истерика, требование закрыть дверь и не мешать. Все эти выпады бабушка сваливала на приближающийся подростковый возраст с его гормональными бурями. Однако на всякий случай решила обратиться к детскому психологу. С этого момента, как впоследствии оказалось, началась сложная и нестандартная реабилитация Софии.
Комментарий психолога, работавшего с Софией:
«Судя по рассказу бабушки, девочка перенесла серьезную душевную травму в связи со смертью родителей. И совместно с игротерапевтом мы построили ход предстоящей работы с ребенком. Когда внезапно погиб отец, Соня осталась вместе с мамой Татьяной в маленькой квартире на окраине города. Через несколько месяцев после трагедии мама Сони узнала, что у нее неоперабельное онкологическое заболевание. И можно только догадываться, что пережила маленькая девочка, наблюдая за постепенным угасанием своей мамы. Все анализы, капельницы, операции, изменения внешнего вида прошли на глазах Сони. На время госпитализаций Татьяны Соню забирала к себе ее подруга. Однако Татьяна приняла решение отказаться от хосписа с паллиативной поддержкой, оставшись до самого конца дома с дочкой.
При работе с травмой, связанной с потерей родителей, нам важно не обесценить горе ребенка, показать, что он имеет полное право пройти все стадии этого процесса, что ничего стыдного в этом нет. Мы объяснили бабушке, что, переключая ребенка на «мирные» события, они тормозили прохождение этих этапов. Стресс копился. Не имея возможности выплеснуть чувства, поделиться, девочка как могла отзеркаливала свое состояние на бабушку. Доступным ей способом — агрессией, непослушанием, нежеланием учиться. Чтобы все-таки высвобождение эмоций случилось, к работе подключили игротерапевта».
Комментарий игротерапевта:
«Процесс проживания горя очень тонкий, и дети, в отличие от взрослых, проходят его иначе. У маленького ребенка еще недостаточно жизненного опыта, чтобы принять случившееся, нет инструментов для понимания, как себя вести, как реагировать на потерю. Формирование эмоционального интеллекта к 7 годам вообще еще не завершено. Понятно, что, когда на Соню все это обрушилось, она оказалась в полном вакууме, без возможности к кому-либо обратиться за помощью, бабушку и дедушку она практически не знала. С самых первых занятий я предложила Соне поменяться ролями, поиграть в такие «дочки-матери» наоборот — я буду девочкой, а она — мамой. Так как напрямую меняться ролями было достаточно опасно для психологического состояния Сони, я предложила играть куклами. Куклы «мама» и «папа» — у Сони, кукла «дочка» — у меня. Идея Соне очень понравилась. Дочка ходит в школу, рассказывает, как прошел день. Мы вместе готовили еду, делали уборку, ходили в магазин. Девочка начала понемногу раскрываться, в ее активном словаре появились слова «люблю», «скучаю». Мы, то есть куклы, много обнимались, держались за руки. Я давала таким образом возможность Соне еще раз ощутить близость семьи, давала возможность проститься с родителями, ослабить внезапность и тяжесть произошедшего. Через три недели, в одну из последних встреч, произошло событие, которое продолжило нашу работу уже на совсем ином уровне. По сюжету игры мама с папой зачем-то выходят из комнаты, а девочка остается играть в своей. Сценарий был мной продуман заранее и должен быть поставить позитивную точку в терапии расставания и принятия потери. Неожиданно Соня попросила побыть на минутку «дочкой». Конечно, я согласилась. Девочка увлеклась: много комментировала свои действия, расчесывала кукле волосы, рассказывала о собаке, которую завтра купит ей папа, что-то напевала. «А теперь дочка пойдет купаться» — с этими словами Соня с ожесточением воткнула кукле расческу между ногой и животом. Сказать, что я была в шоке, — не сказать ничего. Надо было как-то реагировать. Мне удалось взять себя в руки и спросить ребенка, почему она это сделала. Соня улыбнулась и ответила: «Дедушка мне обещал собаку. Только ты никому не говори». Ни о каком прекращении занятий теперь нельзя было и думать. Картина, открывающаяся мне постепенно, в течение последующих почти годичных встреч с Соней, ужаснула».
Протокол занятий с психологом и игротерапевтом был передан в социальные службы, полицию и медицинское учреждение, где наблюдалась Соня. Оказалось, что в течение двух лет девочка систематически подвергалась сексуальному насилию со стороны дедушки. Как часто бывает, бабушка об этом ничего не знала.
Во время своей работы игротерапевты порой делают неожиданные, шокирующие открытия. Никогда точно не знаешь, куда приведет тебя детская игра, какие тайны хранит душа ребенка, какие кошмары скрываются под невинной улыбкой.
Игротерапевты не проигрывают
Когда речь идет о ребенке, его личности, то понятие «норма» теряет свой смысл. Так весьма справедливо считают игротерапевты. Уникальность каждого маленького человека подтверждается с каждым новым сеансом игротерапии, с каждым новым знакомством, с каждым новым успехом.
Через час после рождения у Ильи случилось кровоизлияние в мозг, произошло атрофирование глазного нерва, а затем медики обнаружили гипоплазию гипофиза. До 3 лет мама Илюши, Диана, практически не спускала его с рук: мальчик не мог нормально есть, его мучили частые судороги, переходящие в рвоту. Диана объездила огромное количество специалистов, но, кроме поддерживающей терапии, массажей, гидротерапии и стимуляторов ЦНС, ей ничего не могли предложить. Казалось, на ее сыне просто поставили крест. Когда Илье исполнилось три, на Диану обрушился еще один удар: сын прекратил расти и развиваться.
«Я совершенно не понимала, что происходит с ребенком, — рассказывает Диана. — Вчера Илюшка говорил, складывал пазлы, рисовал, а сегодня все эти навыки словно улетучились. Побежала к врачам, те разводят руками: что вы хотите, ребенок же инвалид. Но он же развивался, болтал, играл — объясняю им. Есть же какая-то причина, что произошел регресс? «Так бывает при сложных поражениях мозга» — вот такой ответ я получила от невропатолога». И все же этот замкнутый круг был разорван простым анализом крови, который выявил у Ильи критический недостаток соматотропного гормона, приведший к прекращению роста и задержке развития. Сегодня Илья принимает гормон роста, тироксин и кортизон, регулярно занимается с психологом и игротерапевтом. Диана очень надеется, что этот комплекс мер поможет затормозить умственную отсталость.
Комментарии игротерапевта, занимающегося с Ильей:
«Мама сразу была предупреждена, что серьезных положительных сдвигов в развитии ребенка мы вряд ли добьемся. Никакая игротерапия не может победить соматику (органическое повреждение), но улучшить настроение мальчика, развить коммуникативные навыки, снизить тревожность и напряжение может. Развитие 5-летнего Ильи можно было оценить года на 2–3. Поэтому именно на этот возраст мы и выбрали с ним игры. Несмотря на прогрессирующие заболевания, Илья был очень веселым и контактным мальчуганом. Самым любимым его занятием была сенсорная интеграция. Кинетический песок, лепка из глины, рисование на воде приводили его в восторг. Мелкую моторику мы развивали с помощью крохотных шариков. Я предложила назвать их колобками, которые убегали от дедушки с бабушкой. Илья был назначен лисой, которая должна была ловить колобков и относить в свою норку (коробку). Чтобы улучшить навыки общения, Илья был записан в группу детей, имеющих похожие диагнозы. Мы играли в настольные и подвижные игры с элементами групповой динамики».
Илья до сих пор не прекратил занятия ни с психологом, ни с игротерапевтом. Хотя все встречи носят скорее поддерживающий, а не терапевтический характер. Занятия помогли мальчику учиться в спецшколе, где он занимается по индивидуальному плану.
Кому нужна игротерапия?
Если еще пару лет назад при упоминании профессии игротерапевт можно было услышать скептическое «шарлатаны!», то сегодня уже ясно, что встречи в игровой комнате действительно работают. Кубики и куклы, как оказалось, способны решить проблемы, связанные с речевым отставанием, проживанием травмирующих событий, аутичным спектром и легкой умственной отсталостью. Дети с разной степенью тревожности, замкнутостью, навязчивыми состояниями, с нарушением коммуникативных и социальных навыков, страхами — также частые гости в кабинете игротерапевта. Метод работы, а если быть точнее, способ игры, специалист выбирает в зависимости от задачи, которую предстоит решить. Песочная терапия, например, может помочь малышам с неразвитой мелкой моторикой. Ролевые игры, театр и иная арт-техника помогут наладить коммуникативные навыки, речь, нарушения в социализации, прожить травмирующее событие. Рисование — выплеснуть гнев, обиды и разочарование. Сказкотерапия, которая, кстати, доступна каждой маме, поможет детям в поиске друзей и решении конфликтов. В принципе, любая игровая техника нацелена на освобождение внутреннего «я» ребенка, нахождение баланса с собственным состоянием и окружающими.
«Внимательные родители — всегда на передовой, — утверждает игротерапевт с 20-летним стажем, — и именно они первыми бьют в набат, обнаружив какое-то отклонение у своего ребенка». Психологи утверждают, рассказывает она, что игра малыша с мамой — лучшая психотерапия. Однако душевные проблемы — это все же область медицины, и лучше не заниматься самолечением, обращаться к специалистам. К выбору надо отнестись предельно внимательно. Существует несколько заповедей хорошего игротерапевта. Во-первых, это безусловная любовь к детям и уважение их личности. Во-вторых, игротерапевт должен избегать в своей работе осуждения и оценивания ребенка. В-третьих, хороший игротерапевт просто обязан обладать смелостью и креативным мышлением, чтобы в процессе занятий принимать нестандартные решения, менять вектор терапии в зависимости от происходящего.
