Жизнь, знаете ли, часто похожа на старую пластинку: игла попадает в одну и ту же бороздку, и всё крутится по одному и тому же кругу. Я наблюдал это много раз. История, о которой хочу рассказать, тому подтверждение. Случилась она с моими соседями этажом выше — с семьёй Виктора и Натальи.
Наталья работала медсестрой, сутки через трое. Но её рабочая смена, как я понимал, никогда по-настоящему не кончалась. Возвращаясь домой, она будто переступала порог другого отделения — домашнего, где её уже ждали вечные пациенты: муж и сын. Муж Виктор трудился на заводе. Каждый день после работы он подходил к двери, стуча сапогами по лестнице, сходу вешал куртку на крючок и тут же занимал диван в гостиной. Оттуда и доносился его голос, ставший таким же привычным фоном, как гул холодильника.
— Наташ! Ужин скоро?
— Наталья, где мои чистые носки?
— Жена, ты тут пыль не вытирала неделю, что ли?
И сын их, Кирилл, парень лет четырнадцати, уже ловко перенимал отцовские интонации. Не грубо, нет, а как нечто само собой разумеющееся.
— Мам, поесть дай. Мам, денег на проезд. Мам, футболку мне постирай, завтра тренировка.
Однажды Наталья вернулась с ночной смены. Вид у неё был совсем разбитый, говорят, в больнице был тяжёлый случай, дежурила почти без отдыха. Она зашла в квартиру, тихо прикрыла дверь и, не раздеваясь, видимо, прилегла на кровать в спальне. Просто прилечь на минутку. Она мгновенно заснула.
Вечером, часов в семь, я услышал привычный стук сапог Виктора на лестнице. Потом — хлопок двери. А через некоторое время — голос. Не привычное окликивание, а уже настоящий крик, злой, прорывающийся сквозь стену.
— Наталья! Ты что, вообще ничего не сделала?! Я на работе пашу как вол, а ты дома за целый день даже поесть человеку приготовить не можешь?!
Тишина. Потом сонный, потерянный голос Натальи:
— Витя… Я ночью не спала… Смена тяжёлая.
— А я, значит, спал на работе?! Всё, хватит валяться! Вставай, занимайся делом!
И тут присоединился другой голос, юный, но с уже заученной интонацией. Кирилл:
— Да, мам, я тоже есть хочу. Уроки делать надо, а сил никаких.
Больше я не слышал ответа. Воцарилась тишина, но какая-то гнетущая. Потом — звуки на кухне: стук кастрюли, лязганье вилками. Я представлял себе эту картину: Наталья, молча, с каменным лицом, варит пельмени. Те самые, полуфабрикатные, что всегда лежали у них про запас на такие случаи. «Случаи», когда она не справлялась со своей бесконечной сменой.
На следующее утро я встретил в подъезде Виктора. Он был бледный, с помятым лицом, в мятой, несвежей рубахе. В руках держал связку ключей и крутил её, будто не понимая, что с ней делать.
— Андрей Сергеевич, — окликнул он меня, и в голосе была непривычная растерянность. — Вы Наталью не видели? И Кирилла?
— Нет, что-то не видел, — ответил я. — Что случилось?
— Да вот… Уехали куда-то. Записку оставили. Бред какой-то.
Он достал из кармана листок и протянул мне. Бумага была из блокнота для покупок, в клеточку. Почерк ровный, чёткий, без единой помарки. Как отчёт.
«В морозилке пельмени. Стиральная машина включается кнопкой. Уборщицу и новую жену ищи сам. Я устала быть твоей прислугой с бесконечным рабочим днем. Уезжаю к сестре. Не ищи.»
И подпись — «Наталья».
— Кирилла с собой забрала, — пробормотал Виктор. — Телефоны не берут…
Дальше начались три дня, которые, думаю, Виктор запомнил на всю жизнь. Он не ходил на работу. Слышно было, как он бродил по квартире, хлопал дверцами шкафов, громко разговаривал по телефону — видимо, с братом, который всегда был за него. Один раз встретил его в магазине — стоял в очереди с коробкой тех самых пельменей и буханкой хлеба, смотрел в пустоту.
Тем временем, как я узнал позже от своей знакомой, Наталья с Кириллом были у её сестры в соседнем городе. Кирилл, мальчик умный, но избалованный патриархальным уютом, впервые увидел свою мать в ином свете. Он наблюдал, как она спит до десяти утра, не вскакивая по будильнику. Как она смеётся, разговаривая с тётей за кофе. Как она просто сидит на балконе и смотрит на улицу. Он, кажется, впервые понял, что мама — это не служанка, данная уму с рождения, а человек. Человек, который может уставать и который имеет право на отдых.
На третий день вечером Виктор, наконец, дозвонился. Я услышал его голос, срывающийся, почти плачущий.
— Наташ! Ну прости! Я не знаю, куда квитанции складываешь, как их оплатить! Рубашку испортил, пытался погладить! Тут у меня всё подгорело… не получается никак! Всё валится из рук! Вернись, пожалуйста! Я без тебя не могу!
Она выслала фото листка бумаги, который лежал на столе.
— Вот таблица обязанностей. Пылесос, мусор, покупка продуктов, оплата счетов, готовка. Всё поделено на троих. Мои выходные — суббота и воскресенье. В эти дни я не готовлю и не убираю. А вы с Кириллом начнёте учиться готовить. С понедельника.
— Я не умею!
— Научишься. Я ваша жена и мать, а не приложение к плите и стиральной машине. Запомните это раз и навсегда.
Виктор ещё раз посмотрел на листок. Медленно, тяжело кивнул.
— Хорошо. Научимся.
Наталья вернулась домой. Больше я не слышал криков. Зато видел, как Виктор сам вешает в субботу постиранное бельё на балконе. Как Кирилл, покупает в киоске хлеб и молоко.
Однажды мы разговорились с Натальей у почтовых ящиков. Она сказала тогда фразу, которая мне запомнилась.
— Знаете, Андрей Сергеевич, я им так и сказала. Я не приложение к плите и стиральной машине. Это нужно запомнить раз и навсегда. И они, кажется, начали это понимать.
Она улыбнулась. И в этой улыбке уже не было той безысходности.
Ваш лайк — лучшая награда для меня. Читайте новый рассказ — Муж хотел, чтобы я переписала половину своей квартиры на него. Свекровь уже потирала руки.