Сидим как-то вечером с Ларисой, моей двоюродной племянницей, на её кухне. Чай крепкий, пахнет мятой, за окном дождь осенний, мелкий, унылый. Лариса — врачом работает в частной клинике, устает сильно, это по глазам видно, по тому, как плечи опущены, будто невидимый груз на них давит. А тут ещё история эта вышла. История житейская, а сколько в ней для думающего человека пользы найдется.
Лариса замужем за Вадимом. Парень он вроде неплохой, душевный, но вот с работой у него не складывалось. Полгода уже как без дела, ходит, будто тень, по их недавно отремонтированной квартире. А Лариса одна и работу тянет, ипотеку платит, и дом содержит. Молча. Никогда я от неё жалоб не слышал. Видно, характер у неё такой — гиперответственный. Все на себя взвалить, все сделать идеально, чтобы ни у кого претензий не было. Только что внутри у неё, никому не скажет.
А у Вадима мать, Анфиса Петровна, в другом городе живет. Пенсионерка. Звонит часто, жалуется на жизнь, на маленькую пенсию, просит помочь. И Вадим, стыдясь своего положения, что на деньги жены живёт, посылает ей последнее. Создает иллюзию, будто он — добытчик, успешный, состоявшийся. Мать хвалит его, голос в трубке довольный, бодрый:
— Сынок, спасибо, я знала, что на тебя можно положиться.
А он после этих разговоров будто выше становится, плечи расправляет. Правда ненадолго. Потом снова в себя приходит, и стыд его съедает изнутри. Понимает ведь, что живет неправдой. Но признаться — гордость последнюю потерять, уважение материнское, которое, хоть и на лжи построено, но такое сладкое.
Я Вадима понимаю. Не оправдываю, нет. Но понимаю. Каждому мужчине важно быть опорой. А когда не получается, начинаешь цепляться за соломинки, строить хлипкие замки, лишь бы в глазах близких не упасть окончательно.
И вот однажды Анфиса Петровна, обнадеженная щедростью «сына-кормильца», решает в гости пожаловать. Приезжает, оглядывает их житье-бытье: ремонт хороший, машина у подъезда стоит, Лариса в дорогой клинике работает. И выдает она Вадиму, как удар:
— Сынок, не просто так я к вам приехала. Нужна мне операция, дорогая. Ты уж помоги, оплати. Для тебя же, с твоими-то доходами, это копейки.
А копеек этих, как на грех, и нет. Все расписано, все разложено по полочкам — на еду, на коммуналку, на ту же ипотеку. Вадим бледнеет, пытается отказать, заикаться начинает, слова подбирает. А Анфиса Петровна не понимает. Как это — нет? В такой квартире живете, а на мать пожалеть? Я же растила, силы вкладывала!
И пошло, и поехало. Сначала тихие упреки, потом голос повыше, а там и до скандала недалеко. Помню, Лариса рассказывала, у нее в глазах тогда такое было — не гнев, а какая-то обреченность. Анфиса кричит:
— Я тебя растила, а ты жалеешь на мать копейку! Ты же вон как живешь!
И тут Вадим, красен весь, униженный, припертый к стене собственным враньем, не выдерживает. Срывается с него этот груз лжи, под которым он полгода прогибался. Говорит, охрипшим голосом:
— Какие деньги?! Какие копейки?! У меня работы нет полгода! Это всё Лариса! Все те деньги, что я тебе посылал, — это её кровные, её зарплата! Я никто! Нищий!
Воцаряется тишина. Такая густая, звонкая, что в ушах отзывается. Анфиса Петровна замерла, смотрит на сына, будто впервые видит. А видит она сломленного человека, дрожащего от стыда и гнева на самого себя. А потом переводит взгляд на Ларису, на эту молчаливую, уставшую женщину, которая все это время содержала и её сына, и, выходит, её саму.
Шок. У Анфисы Петровны мир рухнул в одночасье. Её успешный сын — миф, картинка. Её опора — та самая невестка, на которую она в душе всегда косо смотрела, ревнуя сына. Осознание пришло тяжелое, горькое.
И вот тут Лариса, которую, казалось бы, должно было распирать от праведного гнева, поступает мудро. Она не упрекает, не кричит. Она твердым голосом говорит:
— Мама, операцию мы вам не оплатим. У нас нет таких денег. Но мы можем помочь по-другому. Я помогу оформить документы на квоту. И пока вы будете на реабилитации, поживете у нас.
А потом смотрит на Вадима, и взгляд у неё не обвиняющий, а скорее, жалостливый.
— Но с одним условием. Вадим, ты завтра же начинаешь искать работу. Любую.
В этих ее словах не было ультиматума. Была простая, суровая правда. Пришла пора всем расхлебывать ту кашу, что вместе сварили.
Вадим, достигнув своего дна, нашел в себе силы оттолкнуться от него. Устроился курьером на авто. Не престижно, да. Но это был его труд, его деньги. Анфиса Петровна пожила у них, пока квоту оформляли. Видела, как сын с утра до ночи на ветру и дожде мотается, как Лариса после двенадцатичасовой смены валится с ног. Видела реальную, а не придуманную жизнь. И как-то потихоньку её потребительский пыл поугас, сменившись на молчаливое, немного стыдливое понимание.
Они все тогда пересмотрели свои роли. Вадим понял, что мужчина без денег — это не мужчина. Лариса — что молчаливая жертвенность до добра не доводит, и партнерство должно быть на равных, а не в одиночку. Ну а Анфиса Петровна — что дети не инвестиция в беззаботную старость, а отдельные люди, со своими бедами и проблемами.
Ваш лайк — лучшая награда для меня. Если захотите поддержать — буду знать, что стараюсь не зря https://dzen.ru/bolhoz?donate=true.