Но впервые не герой будущей публикации приехал в редакцию, а главный редактор — отправился для беседы в гости к герою — в результате тяжелого ранения Максим Бахарев лишился рук и ног…
«Я РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА»
— Говорят, гениальный Лев Толстой помнил себя чуть ли не с двух лет. А к какому возрасту относятся, Максим Владимирович, ваши первые детские воспоминания?
— Мне три года, по земляному полу деревянного барака скачет огромная, с ладонь величиной, саранча. Это было в Монголии, куда моего отца, Владимира Сергеевича, токаря высочайшей квалификации, направили по обмену опытом. Я хожу в детский сад, учусь играть в шахматы и даже выигрываю. Мне очень радостно — я чемпион!
Следующее воспоминание — поезд, который едет бесконечно долго, целых семь суток. Мы возвращаемся в Москву. Я иду в первый класс, и меня, единственного мальчика, отобрали в танцевальный кружок. Мы разучиваем русские народные танцы, и наш коллектив «Любава» отправляют на гастроли в США, в город Сиэтл. После этого мы объездили еще много стран, но в девятом классе я решил заняться спортом и пошел в секцию бокса. Кстати сказать, занятия танцами мне пошли на пользу — у меня были очень сильные ноги, а в боксе это имеет огромное значение.
«МЫ ХОТИМ ВСЕМ РЕКОРДАМ НАШИ ЗВОНКИЕ ДАТЬ ИМЕНА»
— Боксу я отдавался самозабвенно и через два года занятий стал чемпионом Московской области. Почувствовав себя мастером, принял участие в чемпионате Москвы и проиграл. Да не просто проиграл, а нокаутом. Поражение меня не обескуражило, и я решил во что бы то ни стало завоевать титул чемпиона столицы. Ровно через год я повторил попытку, и снова нокаут. Тут уж было не до шуток, два нокаута — это слишком серьезно. Я понял, что с боксом пора заканчивать. Иначе можно в круглого дурака превратиться. Еще на чемпионате Москвы меня приметил тренер по карате Григорий Константинович Фомин и позвал к себе в секцию.
Карате, как известно, — это не просто спорт, это философия, и эту философию я не просто принял, она органично вошла в мою жизнь. Через три года я поехал на первый в своей жизни чемпионат мира в Лондон и стал там восемнадцатым. А потом пришла повестка из военкомата, меня призвали в погранвойска, и я служил на заставе в Карелии. Вернувшись из армии, снова занялся карате, готовился к чемпионату мира, он впервые проходил в Москве. Завоевал «бронзу», в течение года получил десятый дан и стал обладателем черного пояса. Потом были чемпионаты мира в Португалии, во Франции, и как итог — три золотые медали чемпионатов мира и три бронзовые. Создал собственный клуб карате «Воин», тренировал, преподавал физкультуру в школе. Когда я набрал первую группу, в ней было всего одиннадцать мальчиков, а когда уходил на СВО, в моих группах уже занимались более двухсот человек.
Светлана и Максим Бахаревы – победители соревнования марафонцев в Туле.
«КОГДА Б ВЫ ЗНАЛИ, ИЗ КАКОГО СОРА РАСТУТ СТИХИ, НЕ ВЕДАЯ СТЫДА…»
— А когда вы начали писать стихи?
— Еще занимаясь танцами, я стал учиться в музыкальной школе и окончил ее по классу баяна. Позже, когда учился в колледже, мы с ребятами создали свою рок-группу и решили, что нам нужны свои песни. Я написал текст к песне, которая называлась «Все хорошо, все нормально». Там был такой припев:
Все нормально,
все хорошо, как всегда.
Все нормально,
все хорошо как никогда.
С того момента я начал записывать все свои мысли. Это были стремление разобраться в себе, собственном мироощущении, попытка разрешить конфликт с окружающей средой. Писал, как говорится, в стол, потом удалось издать два поэтических сборника. Следом вышла небольшая повесть о расстреле царской семьи, за нее я даже литературную премию получил. Работал, преподавал в фитнес-клубе, учился в литературной студии. И тут началась пандемия, фитнес-клуб закрылся, и я оказался безработным. Пошел работать водителем, управлял семитонным грузовиком, потом на АЗС работал. Но понимал, что это все не то, не мое это было.
И тут началась специальная военная операция. Я просто прилип к телевизору, не мог оторваться, ловил в новостях каждое слово. А вскоре — повестка из военкомата.
«МЫ ВСЕ ВОЙНЫ ШАЛЬНЫЕ ДЕТИ – И ГЕНЕРАЛ, И РЯДОВОЙ…»
— Мыслей откосить не было?
— Ни единой. Встал и пошел.
— Это было осознанное решение выполнить долг или таким образом проявилось чувство патриотизма?
— Да все намного проще. Я вообще не люблю особенно распространяться вслух о таких сложных моментах, как долг, патриотизм. Я мужчина, меня позвали на серьезное дело. Я обязан пойти и сделать это дело. В военкомате мне сказали, что при моем высшем образовании и спортивных успехах было бы целесообразно аттестовать меня на офицерское звание. Так что я на фронт, на Луганское направление, уже попал лейтенантом. Перед этим, понятное дело, прошел сборы в мотострелковом полку.
В мае 2024 гола получил отпуск на четырнадцать суток, приехал домой. Только здесь, в кругу семьи, мне стали приходить в голову мысли, что я все это время был на волоске от смерти. Там, на «передке», думать и размышлять об этом было некогда, а вот дома стал задумываться. И я пошел в храм. Батюшка как-то сразу понял, что со мной что-то неладное творится, и спросил напрямую, что со мной происходит. Я неожиданно для себя выпалил: «Не хочу умирать». Он долго мне в глаза смотрел и говорит: «Не бойся, все будет хорошо». Ну прямо как в моей первой песне… А потом добавил: «Ты не умрешь, я буду за тебя молиться». Не стану лукавить, с тяжелым сердцем возвращался я в свой полк. Какие-то предчувствия меня терзали. Я гнал от себя дурные мысли, но тщетно.
Вскоре мне присвоили очередное звание, и я получил медаль «За спасение погибавшего» — пацана-солдата по открытому полю тащил на себе. К тому времени я уже командовал взводом противотанковых управляемых ракет (ПТУР), много раз свой взвод вытаскивал из самых опасных передряг — и ни одной царапины, ну просто как заговоренный был.
«МНЕ ЭТОТ БОЙ НЕ ЗАБЫТЬ НИПОЧЕМ – СМЕРТЬЮ ПРОПИТАН ВОЗДУХ…»
— Так что же все-таки случилось в том роковом для вас бою? В интернете про ваш подвиг я прочитал семь строк…
— Да дело не в количестве строк, а в том, что за ними стоит. Знаете, есть такое достаточно грубое, но точное выражение: «Солдат может быть дураком, а офицер — нет». Я это к тому, что наш комбат сущим самодуром оказался. Все ему геройствовать хотелось, в итоге весь батальон распотрошил. И мы в тот день оказались там, где нас не должно было быть.
Я получил приказ выйти с бойцами на заданную точку, занять стратегическую высоту и отсечь танки нациков. Противник всю ночь вел нас дронами-камикадзе, рвались мины, гранаты — тьма кромешная. А потом поползли танки. Картина жуткая, как в фильмах про Великую Отечественную войну, — на танках кресты, фашистская свастика. И их целая армада. И тут же снова их «птички» полетели, стали нас закидывать минами и гранатами.
Мне сначала осколком срезало лямки бронежилета, и я остался без броника. Потом осколки гранаты попали в шлем. Но на этом мое везение и кончилось. Сначала прострелили колени, потом руки, плечи. Одна нога уже висела на каких-то сухожилиях, что ли. Двухмиллиметровый осколок попал в глаз и улегся на глазное дно. Позже в госпитале хирург сказал, что если бы осколок прошел через голову, то выходное отверстие было бы величиной с блюдце. В полубессознательном состоянии я еще долго отстреливался, потом упал. Двое наших ребят вернулись, зажгутовали меня, но я велел им выбираться оттуда.
Максим Бахарев во время отпуска с сыном Максимом.
Остановить кровь им не удалось, они меня замаскировали, прикрыв ветками. Но все это я помню смутно. Потерял сознание и уже видел храм, Богородицу, Иоанна Крестителя… Но высшие силы не дали мне туда уйти.
Сколько часов так пролежал, не знаю. Снова пришел в сознание от нестерпимой боли. К тому же какие-то огромные зеленые мухи меня жалили. Открыл глаза, а надо мной дрон висит. И тут я слышу, что где-то поблизости рация пищит, это сигнал того, что заряд батареи заканчивается. Каким-то чудом я до нее дополз, а нажать на кнопку вызова израненными руками так и не сумел. Нажал кнопку носом. Рация ожила. Кричу: «Я «Бумер», я «Бумер», вытаскивайте меня». А в ответ отборный мат: «Пошел на х.., хохол, «Бумер» вчера погиб». Наверняка наши решили, что это подстава, такие случаи бывали. Снова нажимаю вызов, кричу: «Не отключайтесь!» — и начинаю называть свой цифровой код. Но до конца они мне не поверили, сначала прислали «птичку», чтобы убедиться, что это действительно я, и только спустя два часа меня оттуда вытащили.
В машине я снова потерял сознание. Во мне крови почти не осталось, как говорили потом медики, «количество, не совместимое с жизнью». Тут еще одно чудо случилось в образе санитара с забавным позывным «Фунтик». Он развозил кровь по медсанбатам, и у него всего два пакета оставалось с кровью именно моей (!) группы. Эти два пакета меня и спасли.
Потом был консилиум. Меня привели в чувство и сказали: «Или полная ампутация и рук, и ног, или смерть». Выбор, как видите, невелик. Конечно, я согласился на ампутацию. Отправили санитарным самолетом в Москву, в Центральный военный госпиталь имени П.В. Мандрыка. 38 суток в реанимации, 13 операций, одна из них по извлечению из глаза осколка. Эту операцию блестяще провел хирург Вячеслав Борисович Румянцев.
— Какие мысли были у вас, когда вы окончательно пришли в себя?
— Первая мысль: запретить себя жалеть. Создать «папку», куда сложить весь негатив, упрятать ее в самый отдаленный закуток памяти и никогда о ней не вспоминать. Я отчетливо понимал, что жалость — это страшный наркотик, который разрушит. До конца.
— «Золотую Звезду» Героя Российской Федерации вам вручили в госпитале?
— Да, приехал министр обороны страны Андрей Рэмович Белоусов и вручил мне эту высокую награду.
— Известно, что на здании гимназии имени Н.В. Пушкова в Троицке, где вы учились, установлен памятный знак. Вы присутствовали на этой церемонии?
— Присутствовал и испытал очень странные противоречивые чувства. Вроде это не меня, а кого-то другого чествуют. Особенно меня покоробило, когда на одном из сайтов я прочел, что в гимназии «была установлена мемориальная доска». Вот так вот взяли и заживо меня похоронили. А я живу!
— Что говорят медики по поводу протезирования?
— Ох, это больная тема. Дело в том, что для протезирования кости должны быть длиной не менее пятнадцати сантиметров, а у меня и от рук, и от ног всего по восемь сантиметров осталось. Врачи совещаются, ломают головы над тем, как найти выход из этой сложнейшей ситуации. Мне вообще в госпитале сказали, что за последние пятьдесят лет это самое сложное ранение.
— Кто вам сейчас помогает?
— Министерство обороны выделило на мое лечение существенную сумму денег, «Лукойл» взял шефство. А недавно давний друг нашей семьи Александр Вячеславович Седов, бизнесмен и председатель Российской ассоциации голубеводов, познакомил меня с удивительным человеком. Сергей Анатольевич Михайлов возглавляет два крупнейших благотворительных фонда. Он из тех русских меценатов, которые словам предпочитают дело. Мы едва познакомились, а я уже от Михайлова и Седова получил в подарок новенький микроавтобус, куда без труда входит инвалидная коляска. Ну и, конечно, моя семья — моя опора. Жена Светлана всегда рядом, сын Максим моими руками стал, дочери, родители — все обо мне заботятся. Я не чувствую себя лишним.
На свете нет ничего такого, с чем бы не смог справиться и чего не смог бы выдержать человек. Теперь я это знаю твердо.
На фото: Вместе с Максимом Бахаревым (справа налево) сын Бахаревых Максим, председатель благотворительного фонда «Участие» Сергей Михайлов, председатель Ассоциации голубеводов России и стран СНГ Александр Седов, жена Бахарева Светлана.