«Приехал в город — позабыл его названье.
Хотел на фабрику работать поступить,
Но мне сказали: «Вы отбыли наказанье,
Так что, мы просим вас
наш адрес позабыть».
И так пошел бродить от фабрики к заводу,
Везде слыхал один и тот же разговор…
Так для чего ж я добывал себе свободу,
Когда по-старому, по-прежнему я вор?»
Эти строки песни, исполненной Владимиром Высоцким, знакомы всем, кто побывал в тех местах. Они остаются актуальными и в наши дни. Новый закон о постпенитенциарной пробации, который вступит в силу с 1 января 2025 года, должен был стать знаковым моментом. Однако, как выяснилось, без изменения общественного восприятия не обойтись; в противном случае бывшие заключенные будут по-прежнему отвергнуты. С другой стороны, законопослушные граждане хотят быть уверенными, что среди них нет тех, кто в любой момент может ограбить их или совершить что-то еще более страшное. Как бывшим осужденным и обществу научиться доверять друг другу — тема беседы обозревателя «МК» с заведующей кафедрой криминологии и уголовно-исполнительного права Университета имени О.Е. Кутафина, профессором, доктором юридических наук Еленой АНТОНЯН.
От клейма к гормонам
— Елена Александровна, российские ученые более двух столетий (за исключением перерыва в 30–50-х годах XX века, когда криминология в стране фактически прекратила свое существование) работают над проблемой рецидива преступности. Какие решения они предлагали?
— В разные исторические эпохи подходы к проблеме рецидива значительно варьировались. Так, в дореволюционной России ученые-тюрьмоведы предлагали, используя современные термины, активно внедрять меры социальной поддержки и ресоциализации, чтобы человек мог вернуться к нормальной жизни после отбытия наказания. В советский период акцент ставился на воспитательную работу в местах лишения свободы, трудовую занятость осужденных и их последующее интегрирование в коллективную жизнь после освобождения. В постсоветский период внимание сместилось на индивидуальную профилактику и учет психологических особенностей личностей рецидивистов. Активно обсуждались вопросы смягчения уголовной политики в отношении преступлений небольшой тяжести, чтобы избежать роста рецидива, когда человек из-за краткосрочных, но постоянных сроков полностью выпадает из общества. Сегодня я и мои коллеги считаем, что необходимо объединить социальную поддержку, психологическую помощь и образовательные программы с адресным контролем за теми, кто имеет риск возврата к преступному образу жизни.
— На Руси клеймили преступников. Это помогало в борьбе с рецидивом?
— На Руси действительно существовала практика клеймения преступников. На лбу или руках ставили знаки, которые делали человека узнаваемым. Считалось, что это предотвратит повторные преступления, ведь окружающие сразу видели, что перед ними преступник, даже если он уже отбывал наказание. Однако на самом деле эффект был противоположным: клеймо лишало человека шансов на нормальную жизнь и фактически закрепляло за ним статус изгоя. В таких условиях он почти неизбежно возвращался к преступной деятельности, то есть такая мера не только не снижала рецидив, но, наоборот, во многом его провоцировала.
— Практика, когда нарушивших закон отдавали на поруки, была распространена?
— Да, такая практика была довольно популярна. Человека могли «отдать на поруки» родственникам, соседям или представителям трудового коллектива. Считалось, что коллективный контроль и чувство ответственности перед своими сдерживают от повторного преступления. И надо отметить, что в условиях крепких социальных связей это зачастую действительно работало эффективнее, чем наказание.
— В чем причина повторяющегося криминального поведения?
— В дезадаптации личности. Что-то произошло в жизни человека, что сбило настройки. Это могло быть вызвано особенностями беременности матери или развитием ребенка в первые месяцы после рождения. Важно, когда родители образованные, они могут обратить внимание и скорректировать ситуацию. Я знаю семейную пару, у которых сын в возрасте 5 лет, играя во дворе, не просто отбирал игрушки у других детей, а обязательно должен был ударить. Причем сила удара была для него крайне важна. Родители это поняли и стали внимательно за ним наблюдать. В первом классе учительница также заметила: во время перемены он всегда бил, так, чтобы было покраснение, чтобы видеть результат своего удара. Надо отдать должное учительнице, которая три года училась в медицинском вузе. Она посоветовала родителям: «Проверьте мальчика у эндокринолога, потому что щитовидная железа отвечает за агрессию в поведении». Они проверили, и действительно, у мальчика был гормональный дисбаланс. За три месяца медикаментозно этот дисбаланс был выровнен, и мальчик изменился. А если бы этого не сделали, он мог бы вырасти с агрессией, в том числе преступной.
— Так, может, проверить гормональный фон у осужденных рецидивистов? И выровнять, чтобы снизить агрессию.
— На сегодня инициировано такое исследование двумя научными центрами. Предполагается провести медико-биологическое исследование группы осужденных за насильственные преступления (в частности, исследовать кровь). И сопоставить их с контрольной группой других осужденных, а также с обычными гражданами. Все это сложно, дорого, но необходимо, если мы говорим об эффективности профилактики преступного поведения.
Был интересный случай: человек через четыре часа после освобождения совершил новое преступление. На вопрос, зачем он это сделал, он ответил: «Я не знаю». И я допускаю, что он говорит правду, он действительно не знает, почему поступил так. Нужно, конечно, понимать, что у него есть особенности, которые могут быть связаны с его психикой. В России некоторое время проведение таких исследований было вообще невозможно, поскольку преступление рассматривалось как продукт классового неравенства. Так что нам нужно наверстывать упущенное.
— А проводились ли подобные исследования за границей?
— Да, в основном они проводились на медицинских факультетах, на кафедрах психиатрии. Их результаты весьма интересны, однако важно иметь и собственные данные. Возможно, именно они помогут снизить рецидивную опасность лиц после отбытия наказания в виде лишения свободы. Конечно, проведение любых исследований и применение препаратов возможно только при добровольном согласии осужденного.
— Но дело ведь не всегда и не только в биологии?
— Безусловно. Социальные факторы играют первостепенную роль. Любые предрасположенности могут оставаться скрытыми до тех пор, пока не сложатся соответствующие обстоятельства. Но в любом случае нет такого человека, которого нельзя исправить (психически нездоровых мы не рассматриваем).
Феномен Василия Ивановича
— Елена Александровна, и самого закоренелого преступника можно исправить?
— Позвольте рассказать историю, которая, в определенном смысле, будет ответом на этот вопрос. Начальник одной колонии познакомил меня с вором-домушником, рецидивистом по имени Василий Иванович. Он провел в общей сложности 37 лет в местах лишения свободы. Садился, выходил, снова садился, выходил — и так много раз, точнее 12. Начальник колонии, по его словам, в очередной раз провожая Василия Ивановича, хотел сказать: «До встречи». Но старый уголовник не вернулся. Года полтора Василий Иванович писал начальнику ИК письма о своей жизни, и тот ему иногда даже отвечал (как-то они друг другу симпатизировали). Следует отметить, что во всей этой истории авторитет начальника сыграл значимую роль.
Однако переписка прекратилась. Начальник был абсолютно уверен, что либо Василий Иванович умер, либо сейчас отбывает наказание в другом регионе. Он попытался выяснить это и… нашел его на свободе! Василий Иванович обосновался в Москве, прекрасно жил и работал.
Когда я узнала об этой истории, я попросила организовать встречу. Так я и познакомилась с Василием Ивановичем.
— Как прошла встреча?
— Мы спокойно сидели в кафе. Василий Иванович был покрыт татуировками — от век до пят. Когда он закрывал глаза, можно было прочитать «Не спи». При этом у него была удивительно правильная и хорошая речь. Потом выяснилось, что в колонии он перечитал всю библиотеку, которая, надо отметить, была довольно богатой. В исправительных учреждениях действительно хорошие библиотеки, они пополняются книгами, оставленными самими осужденными при освобождении. Но, к сожалению, не все осужденные проявляют к ним интерес. Василий Иванович — редкое исключение. Он сразу рассказал мне о своей особенной любви к Чехову.
— Но не только же красивая речь способствовала тому, что Василий Иванович не вернулся в тюрьму? Тем более с учетом его внешнего вида…
— После освобождения ему выдали деньги, которые он заработал, около 100 тысяч рублей, и на них можно было какое-то время прожить. Он снял комнату у бабушки в частном доме в Московской области. У меня до сих пор вопрос: как бабушка впустила такого матерого уголовника, да еще и в наколках? Единственное объяснение: она, вероятно, была подслеповата.
Вскоре он потратил все деньги, а возвращаться в колонию не хотелось. Исследования рецидивистов показывают: если они освобождаются в теплое время года, обратно не сразу возвращаются. Почему? Они устают от режима, от необходимости выполнять ежедневные требования, находясь в особых условиях. Поэтому им хочется немного передохнуть. Вот с Василием Ивановичем было именно так. Деньги закончились, но на улице тепло, зелено, светит солнце. Хочется побыть на воле, но нужно же что-то есть. И он пришел в службу занятости в надежде, что там есть рабочие места для таких, как он. А там огромная очередь. Он вышел на улицу перекурить. Если бы он пришел в другой день, часом раньше или позже, его судьба могла сложиться по-другому. В этот момент стоял и курил начальник компании по обслуживанию многоквартирных домов, которому нужны были сантехник и слесарь. А Василий Иванович, напомню, вор-домушник, в каком-то смысле универсальный мастер. Они разговорились. У этого начальника была своя история, которая заставила его по-особенному относиться к бывшим осужденным. У него был сын, который совершил грабеж, был осужден, заболел туберкулезом в колонии и умер. Жена его упрекала, что не спас сына, развелась с ним, и чувство вины у него осталось очень сильным. Это потом, как выяснилось, даже проецировалось на работе: когда он отправлял работника в квартиру, зная, что там живет отбывший наказание человек, он наставлял — чтобы делал все на совесть, ничего не вымогал.
— И он предложил Василию Ивановичу работу?
— Да, но предупредил: если он что-то украдет, ему придется плохо.
В общем, Василий Иванович начал работать. Сначала, когда он приходил на квартиры, жильцы его пугались и даже жалобы писали, мол, кого вы к нам присылаете. А потом он стал таким авторитетом (в хорошем смысле) в глазах жильцов, что они просили, чтобы именно он приходил. Он очень ответственно и качественно выполнял свою работу.
Работая, Василий Иванович познакомился с женщиной-операционистом, которая отвечает на звонки в той компании, где он трудился. Через год у них родился сын. Ему на тот момент было 59 лет. Жильцы, узнав о рождении ребенка, стали передавать семье подарки и вещи, оставшиеся от их детей.
— Какой вывод вы как ученый сделали из этой истории?
— Что неисправимых преступников не существует. Исправить можно на любом этапе. Но для этого нужны две равнодействующие силы: желание самого осужденного и готовность помочь со стороны органов, призванных оказывать такую помощь, а также, конечно, со стороны других людей.
Василий Иванович был из неблагополучной семьи. Родственники вели паразитический образ жизни. В подростковом возрасте он украл часы, за что получил реальный срок — 3,5 года. В воспитательной колонии он озлобился, к тому же старшие ребята вовлекли его в свою преступную деятельность. В итоге он пошел по кривой дорожке. Если бы его не поместили в воспитательную колонию, он мог бы, как сам думал, этого избежать. Но это было не в его власти. Однако от него зависело, как распорядиться свободным временем за решеткой: он действительно смог обогатиться знаниями, которые почерпнул из классической литературы. Это изменило его внутренне. И когда жизнь предоставила ему шанс, он им воспользовался.
— Мы предлагали составить перечень книг, прочтение которых гарантировало бы получение хорошей характеристики для УДО. Подобный эксперимент был успешно проведен в некоторых бразильских тюрьмах. Там чтение книг автоматически приводило к досрочному освобождению.
— Очень хорошая инициатива. Но нужно учитывать, что не для всех категорий осужденных она подойдет. Кроме того, есть ряд лиц, которые способны притворяться: они сделают вид, что прочитали, все поняли, напишут «правильное» эссе, а на самом деле не вникли, и их мышление ничуть не изменилось.
От слабого звена к сильному рецидиву
— Современный рецидивист — это кто? Мужчина среднего возраста, который ведет маргинальный образ жизни?
— Не совсем так. Да, эта категория действительно наиболее распространена, но далеко не единственная. Сегодня мы наблюдаем, что рецидив встречается и у женщин, и у молодых людей, и у тех, кто внешне вполне адаптирован. Причины возврата к преступлению связаны не только с образом жизни, но и с комбинацией социальных, психологических и биологических факторов. Поэтому современный рецидивист — это не столько «типичный портрет», сколько совокупность определенных условий и рисков, при которых человек вновь нарушает закон.
— Но мы живем в эпоху, когда преступность изменяется, и становится все сложнее охарактеризовать личность преступника, поскольку он недоступен. Я имею в виду преступления, совершенные с помощью телекоммуникационных технологий. Их «авторы» редко попадают в руки правоохранительных органов. А оказывается, за решеткой так называемое «слабое звено», которое они используют…
— Именно так. И когда мы сажаем за решетку это «слабое звено», мы не решаем проблемы, а создаем новую. Часто мы лишаем этих людей будущего и фактически способствуем формированию из них рецидивистов.
Недавно я проводила опрос женщин в СИЗО в Рязани. Небольшое отступление: впервые я попала туда еще в 1994 году и до сих пор помню ужас женской камеры того времени. Когда же спустя 20 лет мне открыли ту же камеру, я была приятно удивлена переменам.
Что касается заключенных: в камере находились 8 девушек в возрасте от 20 до 27 лет, все — по обвинению в преступлениях, связанных с наркотиками. У двоих было крайне тяжелое психологическое состояние, они ощущали безысходность, понимая, какой огромный срок им грозит. Мне очевидно, что для этих женщин уже сам факт задержания стал бы достаточным уроком, чтобы они никогда не повторили содеянное. Их путь за решетку во многом объясняется недостатком правовой грамотности. Для их исправления женская колония не нужна в принципе. Однако по действующему закону каждая из них получит не менее 8 лет. Возникает вопрос: как они переживут это наказание и какими выйдут на свободу? Известно, что отбывание наказания для женщин тяжелее, чем для мужчин. Это факт. Любая женщина возвращается из колонии надломленной.
— И адаптироваться ей после освобождения сложнее.
— Безусловно. К ней и в обществе более требовательное отношение, чем к мужчине. Поэтому ей помощь общества нужна в большей степени. Следовало бы направить на это больше усилий. Иначе она вернется в колонию.
— Я общалась в женской колонии с осужденной, которая отбывала свой восьмой (!) по счету срок. Каждый раз она оказывалась за решеткой за незначительные преступления, обычно это была кража. По ее виду было понятно, что она глубоко маргинализирована. Сложно представить работодателя, который дал бы ей шанс. Что делать, если женщина сама не хочет устраивать жизнь на воле?
— Очень хороший вопрос. Исследования показывают: женщину перед совершением преступления может остановить страх не создать семью. Но когда этот страх пройден, обратную дорогу найти крайне сложно.
— На мой взгляд, страх не создать семью проходит, когда умирает надежда. А она умирает, если срок огромный, если невозможно сохранить свое здоровье за решеткой.
— Согласна с вами. Это два важнейших момента: необходимо сокращать сроки и создавать эффективную систему оказания медицинской помощи.
Но при этом стоит учитывать: существует категория женщин, для которых преступление становится способом реализации. В одной из колоний я общалась с осужденной, которая организовала банду для нападений на таксистов. Так она мстила своему возлюбленному таксисту, который бросил ее без объяснения причин. У этой женщины уже рецидив, и, похоже, после очередного освобождения риск ее возвращения к преступной деятельности очень высок.
— Один криминолог как-то сказал, что во всех преступлениях женщин виноваты мужчины. Вы согласны?
— Ну, точно так же можно сказать, что во всех преступлениях мужчин «ищите женщину».
В общем, партнер оказывает сильное влияние на человека, в том числе криминальное. Известно, что из-за обиды на бывшего возлюбленного человек может преступить закон (начать употреблять и распространять наркотики, совершать мошеннические действия), но выбор всегда остается за ним.
Как пример: женщина подвергалась насилию со стороны сожителя, убила его во время очередного конфликта. Отсидела лет 6, вышла. У нее есть близкие, жилье, но у нее полное непонимание своего места в жизни. Нельзя исключить, что она вернется за решетку.
Другая женщина получила 18 лет лишения свободы за убийство мужа (это огромный срок, тем более что у нее двое детей, которым на тот момент было 10 и 12 лет). Пока она отбывала наказание, дети воспитывались родственниками убитого мужа, поэтому они выросли в неприязни и даже ненависти к матери. Женщина вышла, отбыв 16 лет и 3 месяца, ее никто не ждал. Казалось бы, ей невероятно сложно, куда сложнее, чем первой. Но она вышла с четким настроем начать все заново. Устроилась водителем такси (в то время это было возможно), потом выкупила машину, открыла ИП и познакомилась с мужчиной, который работал поваром. Уже пять лет она на свободе. Скорее всего, не вернется за решетку.
— Сегодня в России около двух тысяч пожизненно осужденных. Четверть из них сидит больше 25 лет, а значит, по закону имеет право на УДО. Но никого не отпустили за всю историю существования института пожизненного осуждения. Суды боятся взять на себя ответственность, поскольку после такого огромного срока шансы на социализацию невелики. А вы что думаете?
— Я считаю, что можно было бы кого-то освобождать, раз такая возможность законом предусмотрена. На мой взгляд, речь может идти о членах ОПГ 80-х и 90-х годов, об этом мне говорили и сотрудники таких колоний. Они поддерживают социальные связи с родными, и в случае освобождения по УДО им было бы куда пойти и чем заняться. Я считаю, правильнее было бы законодательно разделить пожизненное лишение свободы на два вида: с правом на УДО и без него. Такой подход позволил бы, с одной стороны, дать шанс на исправление тем, кто его действительно заслуживает, кто раскаялся и покаялся, а с другой — избавить общество от страха, что, например, серийный убийца сможет выйти на свободу.
Доверяй и проверяй
— Как вы относитесь к ограничениям для бывших осужденных, среди которых уже упомянутый запрет работать таксистом?
— Возможно, в некоторых случаях это оправдано. Тем самым мы предопределяем невозможность совершения преступных действий со стороны бывших осужденных. Когда человек заказывает такси своему ребенку, он должен быть уверен, что водитель не совершит никаких преступных действий.
— А разве это не проявление недоверия? Мы заранее как будто ожидаем плохого от бывшего осужденного. Расскажу историю про освободившуюся женщину, которая устроилась в компанию и работала там хорошо ровно до того момента, пока не узнали про ее прошлое и не установили в ее кабинете видеокамеры. После этого она украла деньги из кассы и сбежала, тем самым подтвердив опасения. То есть бывший сиделец готов «оправдывать» любые ожидания в большей степени, чем человек, не сидевший.
— Это действительно проявление недоверия, которое играет значительную роль. В психологии отмечается: когда человека постоянно контролируют и демонстрируют сомнение в его благонадежности, он начинает вести себя в соответствии с этими ожиданиями. В случае с освободившимися это особенно остро ощущается. Так называемое клеймо прошлого подталкивает их к тому, чтобы «оправдать» худшие прогнозы. На свободе им гораздо труднее доказать свою надежность, чем тем, кто не преступал закон. Поэтому обществу следует понимать, что чрезмерное давление и подозрительность не уменьшают, а часто, наоборот, увеличивают риск повторного преступления.
— Справки о судимости, по-моему, главная боль бывших сидельцев. Там ведь указываются даже факты привлечения к ответственности за мелкие преступления, совершенные 20–30 и более лет назад. Разве это не клеймо?
— Поддержу вас. И с этим нужно что-то делать. Правовые последствия крайне тяжелые. Мне известен случай с одним хорошим знакомым юристом, доктором наук, который ощутил на себе последствия, о которых мы говорим, проживая в соседнем с Москвой регионе. Он хотел передавать свои практические знания молодым специалистам, хотел преподавать. Когда он был готов выйти на работу, с него потребовали справку об отсутствии судимости. А он около 30 лет назад привлекался к уголовной ответственности за хулиганство, что отразилось в справке. При этом человек на протяжении 30 лет занимался практической юридической деятельностью, защищал интересы людей, занимался наукой. Считаю, что должны быть разные формы справок в зависимости от места требования.
— Особая категория — бывшие осужденные, которые прошли СВО. Есть целые программы для их реабилитации. Это работает?
— В таких программах действительно участвует широкий круг специалистов, в первую очередь психологов. Главная задача здесь — помочь снизить посттравматический синдром, который пережили эти люди. Проблемы возникают у всех участников известных военных конфликтов. В США это было заметно после Вьетнама, в СССР — после Афганистана. Вспоминаю трагический случай: отца моего одноклассника зверски убила банда, состоявшая из воинов-афганцев. Поэтому самое главное — вовлекать тех, кто вернулся из зоны боевых действий, в социально полезную деятельность, что снизит риски и поможет им найти свое место в мирной жизни.
— Что бы вы посоветовали тем, кто освобождается из колонии?
— Запрограммировать себя на невозвращение. Окружить себя благонадежными людьми. Отказаться от асоциальных и алкогольных компаний. Создать семью.
Это последнее особенно важно. К сожалению, мы не можем сделать так, чтобы все семьи были идеальными. Но важно, чтобы отношения были максимально честными. Мне вспоминается ужасный случай. Представьте себе: семья, где родители давно не любят друг друга, имеют связи на стороне, но не разводятся. Развод — табу в их роду. Бабушки и дедушки считают это неприемлемым, поскольку есть ребенок. В итоге эти родители внешне вели себя благопристойно, но всю свою ненависть изливали вольно или невольно на дочь. В итоге в 17-летнем возрасте эта дочь зверски убила свою подругу, причем издевалась над ней несколько часов, наблюдая за ее мучениями. Я общалась с ней в СИЗО. Она оказалась очень милой девушкой.
— Елена Александровна, почему вы решили изучать «преступление и наказание»? Это связано с тем, что ваш отец был начальником Академии ФСИН? Кстати, а как он относился к преступникам и тем, кто их охраняет?
— Тема «преступления и наказания» появилась намного раньше, чем со времен Достоевского, и она не может не интересовать. Кого-то этот интерес приводил в литературу или искусство, а кого-то — в науку, в моем случае — в криминологическую и пенитенциарную криминологию, в криминальную психологию.
На меня действительно оказал значительное влияние мой отец, который был авторитетом во всем. Он прошел путь от курсанта Рязанской высшей школы МВД СССР до генерала, возглавив это образовательное учреждение уже в новом статусе — Академии ФСИН России. Меня отец часто брал с собой на работу, и мне очень хотелось работать как он. Я мало что понимала, мне было 7–8 лет. Он приобщал меня к науке, отдавая исписанные от руки черновики статей, и я могла там рисовать что-то. В окружении отца было немало людей, которые работали в следственных изоляторах и исправительных колониях, так что приходилось слышать различные истории.
Моему отцу присуще человеколюбие, которое выражается в его отношении к людям, включая преступников. Он исходит из того, что у каждого есть шанс изменить свою жизнь к лучшему. Не случайно он много лет возглавлял Комиссию по вопросам помилования на территории Рязанской области, был уполномоченным по правам человека в Рязанской области. В свое время он много путешествовал по миру, входя в состав различных делегаций, и изучал опыт зарубежных пенитенциарных учреждений. Сегодня я читаю лекции по курсу уголовно-исполнительного права и, когда рассматриваю зарубежный опыт, привожу примеры, которые были «привезены» им.
— Ваш супруг — выдающийся криминолог Юрий Миранович Антонян. Правда, что именно тема «преступления и наказания» вас соединила? Вы пришли на его лекции и с тех пор вместе…
— Нет, не совсем так… Я давно знала его по работам, особенно когда вышло исследование «Сексуальные преступники. Чикатило и другие». Для меня он был неординарным человеком, замечательно выступающим, с которым очень хотелось познакомиться. А соединил нас… мой отец. Конечно, он и представить себе не мог, чем обернется его помощь. Дело в том, что у меня возникли сложности с поиском первого оппонента по кандидатской диссертации в 2000 году. И мой научный руководитель, профессор Лев Давидович Гаухман, видел только один выход — пригласить в качестве этого оппонента Антоняна. Но я очень стеснялась звонить. Тогда мой отец взял на себя эту функцию, тем более он ехал в тот институт и решил не звонить, а зайти и договориться. Вот так. «Договоренность» продолжается уже 25 лет. Конечно, Юрий Миранович является выдающимся ученым, и я замечательно уживаюсь с этим. В моей жизни роль этого человека значима настолько, что я ставлю ее наряду с моими родителями. Мы не спорим, мы обсуждаем различные темы. И если говорим о «преступлении и наказании», то с точки зрения гуманности и ее соразмерности. Здесь нельзя выходить за рамки.
— Что бы вы посоветовали тем, кто боится стать жертвой преступлений?
— В нашем беспокойном мире никто не застрахован от преступления в отношении себя, но соблюдение элементарных мер безопасности минимизирует и даже делает невозможным стать их жертвой. Безлюдные места, темное время, навязчивость случайного знакомства — все это факторы риска.