Профессор Виктор Розанов больше 50 лет отстаивает право жить в своем доме, расположенном в 400 метрах от Кремля. Его трижды пытались выселить во времена Советского Союза. В смутные 90-е бандиты обещали заживо закопать его в подвале собственного дома. Три года он спал в обнимку с ружьем. Дом охраняли три ризеншнауцера. И ныне он в борьбе. Чего стоит просыпаться под звон курантов и сверять часы по Спасской башне, Виктор Анатольевич рассказал «МК».
«В годы войны сдали дом государству»
Софийская набережная, расположенная напротив Кремля, — музей под открытым небом. Вдоль Москвы-реки тянутся бывшие доходные дома с ажурными балконами и полукруглыми окнами, купеческие особняки с лепниной и пилястрами. Почти у всех зданий — статус объектов культурного наследия.
Единственный частный дом на Болотном острове ищу по навигатору. Кружу в узких проходах между историческими постройками, подныриваю под один шлагбаум, миную еще одну преграду с охраной — и выхожу к нужной точке. Дом профессора едва проглядывает сквозь разросшиеся деревья. Строение обнесено невысоким забором. На калитке — почтовый ящик с рукописной табличкой с адресом. В палисаднике — два кота.
Хозяин меня встречает в легком свитере с норвежскими узорами. По всей видимости, Виктор Анатольевич кутаться не привык. Профессор — подвижный, сухопарый. В свои 85 лет продолжает преподавать в Академии труда и социальных отношений.
По участку он передвигается широкими шагами, стремительно.
— Эту березу мы с отцом посадили в 1957 году, привезли ее с дачи, — показывает хозяин на высоченное дерево около калитки. Скворечник, когда-то прибитый около нижней ветки, теперь находится на 5-метровой высоте.
Без всяких пауз Виктор Анатольевич устремляется в другую временную воронку. Мы оказываемся около дореволюционной кирпичной кладки, которая примыкает к дому.
— Это фрагмент стены бывшей конюшни, которой без малого 200 лет. На отдельных кирпичах можно разглядеть клейма мастеров. Здесь располагалась усадьба купцов Матвеевых — поставщиков двора его императорского величества. Я был знаком с одним из внуков Матвеевых, мы дружили домами.
Дом, где живет с семьей профессор, — это бывший флигель управляющего.
В годы революции здание было разрушено.
— Мой отец, Анатолий Иванович, после окончания строительного института в 1922 году восстанавливал дом, принадлежащий купцам Матвеевым, и расположенные рядом церковные амбары. И увидел это здание без окон и дверей. Внутри от лопнувшего водопровода наросли глыбы льда. Не сохранилась даже крыша, все стропила были сожжены. В годы Гражданской войны балки снимали и топили ими печь. Отец попросил, чтобы ему передали эти развалины для восстановления.
Профессор говорит, что тогда существовал «институт застройщиков»:
— Человек мог взять разрушенное, заброшенное здание, восстановить его и выкупить за символическую плату. Помните роман Булгакова «Мастер и Маргарита»? Главные герои там как раз жили у застройщика в подвале. Отец получил эти развалины, восстановил дом, оформил его в собственность. И получил от советской власти землю в бессрочное пользование.
В этот дом на Софийской набережной родители и принесли из роддома на Арбате в 1938 году маленького Витю.
— Примечательна история знакомства родителей. Отец случайно зашел в фотоателье и увидел портрет мамы. Она ему очень понравилась. Уговорил фотографа поднять квитанции, узнал ее адрес, нашел… Мама была балериной Большого театра. От первого брака у нее была 13-летняя дочь. Отец к тому времени тоже был уже разведен. Их встреча оказалась судьбоносной. Что удивительно, они оба были из Пензы. Вскоре поженились.
Виктор Анатольевич вспоминает, как в начале войны им пришлось сдать дом государству.
— В 1941 году, когда немцы подошли к Москве, ввели продовольственные карточки. В завкоме отцу сказали, что нам они не положены: мы — собственники, социально чуждые элементы. А в семье — двое детей. Без карточек — это голодная смерть. Никаких запасов у нас не было. Буханка хлеба стоила 300 рублей. Отец сдал дом государству и получил в завкоме карточки…
Виктор Анатольевич вспоминает, как они во время воздушной тревоги прятались в подвале. В небе над Москвой висели аэростаты. Один из них — около Большого Каменного моста. Это был заградительный воздушный пост. Считалось, что немецкие бомбардировщики не сунутся в зону с аэростатом, опасаясь запутаться в его тросах.
В ноябре 41-го семью Розановых эвакуировали в Рузаевку, под Саранск.
— Отец работал на оборонном заводе. Ему как заместителю директора дали автобус для нашей семьи. Мы вывезли на Волгу еще наших соседей-евреев. Прежде чем уехать, сдали ключи в домоуправление. Людей из разбомбленных домов расселяли тогда в свободные квартиры.
«Совершил реституцию: вернул то, что у нас забрали»
Вернувшись в 1943-м в Москву, Розановы увидели, что их дом превратился в коммуналку. В доме обитали две семьи, были заняты и подвалы: в одном из них жил портной, в другом — милиционер.
— Нам, поскольку в семье было двое детей, досталось две комнатки, 18 и 6 квадратных метров. Жили с соседями дружно, не ссорились. Во время парадов на Красной площади мы с мальчишками забиралась по пожарной лестнице на крышу дома, который фасадом выходил на набережную. С нее хорошо были видны колонны и военная техника, которые шли по Москворецкому мосту.
Профессор вспоминает, как с мальчишками они плавали напротив Кремля в Москве-реке.
— В домах тогда было дровяное отопление, у жителей во дворах стояли сараи. В одном из них хранилась водопроводная труба с загнутым концом. Мы ее вытаскивали, цепляли за парапет и спускались по ней в реку. Один из нас стоял на стреме — на случай, если вдруг появится участковый. Софийская набережная хорошо просматривалась и справа, и слева…
Наш собеседник вспоминает, что в послевоенные годы начали расселять подвалы. Статистика показала, что жильцы подвалов часто страдают от онкозаболеваний. При отсутствии вентиляции в подвалах мог скапливаться радиоактивный газ радон, который выделялся из почвы. Люди получали дозу радиации.
В доме остались две семьи. И однажды в почтовом ящике Виктор увидел письмо, в котором жильцов призывали явиться в штаб по переселению.
— Дом был отцовский, незаконно отобранный. Я решил игнорировать это послание: переселяться мы никуда не собирались. Пришла вторая повестка, а потом и третья — уже с предупреждением, что дело будет передано в прокуратуру. Пришлось идти. Соседка согласилась на переселение. У нее было двое детей, ей вместо двух комнат дали трехкомнатную квартиру. Я решил бороться.
Изучив законы и документы, Виктор Анатольевич отправился в исполком.
— Сказал, что у меня есть право на дополнительную жилплощадь. Как изобретателю мне было положено дополнительно 20 метров, как научному работнику — еще 20. У моей мамы случился инфаркт — это еще дополнительно 10 метров. Всего получалось 50 «квадратов». Реально же нам должны были передать две комнаты, 15 и 8 квадратных метров. И нам их дали. Таким образом я совершил реституцию. Вернул то, что у нас ранее забрали.
В 1971-м Розановых снова собрались переселять из дома на Софийской набережной. На этот раз — по ветхости.
— Я заканчивал МИФИ, работал в «почтовом ящике», был специалистом в области автоматизации и проектирования ЭВМ и радиоэлектронной аппаратуры. Имел допуск не только к документам служебного пользования, но и к секретным, и особой важности. Знал и о закрытом постановлении Совмина и ЦК КПСС №91 о злоупотреблениях при расселении центра столицы. Не дремал, запасся техпаспортом, который получил на руки через юридическую контору. Где четко было указано: износ дома — 48%. А согласно постановлению №91 сносу подлежали в Москве каменные дома с износом не менее 70%.
Виктор Анатольевич показал бумаги чиновнице. Та изменилась в лице: за нарушение постановления Совмина и ЦК КПСС можно было и партбилета лишиться. От Розанова отстали.
А потом грянула перестройка.
— Я оформил дом в собственность в соответствии с новым законодательством. Пришел на прием в управу к тогдашнему руководителю с заявлением о передаче земли в собственность. Тот аж взвился, заявив: «Что?! Да мы вас выселяем!» Я спросил: «На каком основании?» Он вызывает секретаршу, та показывает постановление о распределении жилой площади в Октябрьском районе. Вижу, что мой дом и участок нигде не упоминаются. Мне говорят, что есть еще приложение. Читаю — и вижу, что документ с упоминанием моего дома, который еще 20 лет назад был исключен из списка домов, подлежащих сносу по ветхости, вдруг оказался подколот к «нужному» им решению исполкома. Просто взяли и подложили уже вышедшее из обращения приложение к решению…
Профессор попросил сделать копии. И, обращаясь к главе управы, сказал: «Поздравляю вас, наши отношения из области гражданского права плавно перешли в область уголовного права. Над вами теперь будет висеть обвинение в подделке государственных документов».
— Чиновник сидит весь белый. Успокоил его, сказал, что я не Павлик Морозов, доносить не буду. Но предупредил, что четыре копии, снятые с документа, будут храниться у четверых моих друзей. И если со мной что-то случится, они дадут им ход. А мне к тому времени уже угрожали: на мой дом, расположенный напротив Кремля, многие зарились. Я три года спал в обнимку с ружьем. Обзавелся собаками — тремя ризеншнауцерами, чтобы меня не застали врасплох.
«Предложили 270 миллионов рублей, если я отсюда уеду»
Чтобы приватизировать дом, Виктору Анатольевичу потребовалось долгих 12 лет. Нужные бумаги он получил только в 2002-м. Участок у него небольшой, всего-то три сотки, но они поистине «золотые». Неудивительно, что профессора постоянно осаждают как риелторы, так и строительные компании.
— При Лужкове только стоимость права выкупа аренды была 10 тысяч долларов за квадратный метр. И это не считая самой аренды. Последний раз мне предложили за землю 270 миллионов рублей, если я отсюда уеду…
Но дом с участком не продается.
— Это моя родина, я здесь родился, здесь мои корни, здесь выросли мои дети. Все здесь родное, как, например, этот камин, дубовый стол или это пианино 1906 года, — показывает хозяин на старинное фортепиано с клавишами из слоновой кости. — Много лет у нас в доме по пятницам проходили музыкальные вечера, иной раз в гостиной собирался целый джаз-оркестр.
На стене в гостиной рядом с фотографиями родителей профессора — Анатолия Ивановича и Елизаветы Петровны — висит портрет Николая II. Во дворе хранится колесо от американского Studebaker President.
— Он был лишь на год старше меня, 1937 года выпуска. Три года мы восстанавливали его с отцом до заводского вида. Генерал, который привез машину в Союз, подарил ее своему шоферу. А мы с отцом сложились и купили «американца» в комиссионке за 1024 рубля. Машина была большая, двухтонная. Мы перевели ее на ЗИМовские детали (ГАЗ-12). Я ездил на ней 20 лет. Милиционер иной раз даже честь отдавал с перепугу, думая, что едет правительственная машина…
Увидев во дворе хозяина, в палисаднике начинают собираться кошки.
— Красотка, Черик, Рыжик, Пушка… — представляет хозяин усатых-полосатых. — Кормлю 11 «хвостов». Все они — приходящие, остались от строителей. Приходят, плачут, есть просят. Как их бросишь? Зимой я открываю им подвал. Всех кошек за свой счет я стерилизовал.
Дом Виктора Розанова со всех сторон обступили мощные строения. В 2017 году прямо под боком у профессора началась стройка.
— Когда ответственные лица пришли ко мне согласовывать свой проект, я спросил у них: «Вы собираетесь повышать этажность?» А там стояло двухэтажное здание. Они сообщили, что будут строить мансарду — 2000 квадратных метров. Я заметил, что они лишат меня инсоляции. У меня окна выходят на запад — с двух часов у меня не будет солнца. Предложил им и мне построить мансарду: у меня-то всего 80 «квадратов», для них — пустяк. Тем более что все материалы те приобретали по оптовым ценам. Они сказали: «Мы подумаем». Через неделю приходят, говорят, что не будут на это подписываться, но готовы меня финансировать. Мы составили инвестиционный договор: я строю мансарду, а они оплачивают мне все расходы. В итоге заплатили мне около трех миллионов, я добавил свой миллион — все накопления, какие у меня были.
Стройка соседнего здания закончилась только в 2022 году. Согласно договору, профессору должны были восстановить все коммуникации. Но этого сделано не было. За эти годы у здания сменилось несколько собственников, неизвестно, кому оно теперь принадлежит. Помещения там сдаются.
— У меня подведена только техническая вода. Питьевую приходится покупать или привозить колодезную, с дачи. По выражению современных жуликов, меня просто кинули. Против них надо бы завести уголовное дело, но не бегать же мне за ними по всей России?..
Это еще не все беды. Недавно на самого Виктора Розанова подали в суд, требуя снести возведенную мансарду.
— Задняя часть крыши осталась на месте, высота дома не была нарушена. Но нам предложили вернуть здание в первоначальное состояние. Это при том, что мой дом — не самострой, я являюсь владельцем участка, на котором он стоит. Дом предназначен для проживания одной семьи и не превышает трех этажей.
В этом случае, как говорит Виктор Анатольевич, согласно Градостроительному кодексу ему не нужно было получать разрешение на строительство мансарды, если дом оставался в тех же габаритах. Но по московским законам профессору требовалось написать уведомление о том, что он делает на своей земле со своим домом. Что он и сделал. В ответ получил бумагу, где было написано, что обременения не зарегистрированы.
— Я выполнил все обязательства, никаких законов не нарушил. Задняя стена осталась на той же высоте, я лишь приподнял крышу, оставив ее задний конец на месте. И вдруг мне приходит бумага о том, что я совершил самовольную постройку. Хотя госинспектор, представитель города, сидел на всех планерках три года, пока шла соседняя стройка. Мы каждую неделю с ним общались. Все это время он наблюдал, как я строю мансарду. И молчал — хотя понятно почему. Я бы просто запретил им стройку по соседству…
Несколько поколений властей пытались сровнять с землей дом Розановых на Софийской набережной. А теперь требуют снести мансарду. Виктор Розанов решил бороться. И подал встречный иск — о признании права собственности на дом в реконструируемом виде.
В настоящий момент дело приостановлено, назначена судебная экспертиза, поставлен вопрос: является ли здание по адресу Софийская набережная, дом 30, строение 6, объектом индивидуального жилищного строительства в соответствии с его фактическим использованием?
Профессору не впервой отстаивать свои гражданские права. Жизнь закалила. Он был одним из создателей советской ЕС ЭВМ. Ответственность лежала огромная. Американцы уже в те годы рассчитывали траектории бомб с помощью вычислительной техники. В «арсенале» профессора — весомое изобретение, а также — более ста научных трудов.
— Сверяйте часы, — говорит хозяин, когда мы под звон курантов поднимаемся по наружной железной лестнице к мансарде. Между домов хорошо видна Спасская башня.
Свой дом напротив Кремля Виктор Розанов собирается передать по наследству — детям и внукам.
This post has already been read 21 times!
