Вестерн «Братья Систерс» на Венецианском фестивале вступил в состязание с вестерном «Баллада Бастера Скраггса»; битва казалась неравной. Первую картину снял в Европе, впервые по-английски, француз Жак Одиар, вторую — опытнейшие американцы братья Коэн на родных пейзажах и родном языке.
Братья Коэн получили приз за сценарий, что для культовых мастеров жанра — скорее утешение. Одиар — Серебряного льва за режиссуру. Француз победил: он вдохнул в мумифицированный жанр новую жизнь.
Жанр этот, как считается, мил стереотипами: кольты, каньоны, охота за золотишком, топот копыт, суровые лица, раз навсегда утвержденные коллизии, раз навсегда отштампованная музыка. С первых аккордов узнаешь: это — вестерн! Древний, старомодный, уставший, поднадоевший, но по-прежнему любимый, и зритель радостно ерзает в кресле, предвкушая. Разрушив стереотипы и, стало быть, обманув ожидания публики, Одиар сильно рисковал.
Но фильм оставляет впечатление нового открытия Дикого Запада: у него, оказалось, есть не только порох в иссякающих пороховницах, но и резервы, жанром еще не тронутые и неисчерпаемые. Французский режиссер сделал великой голливудской традиции прививку европейского психологического кино.
По-английски название «Братья Систерс» звучит оригинальнее: как бы «Братья Сестрины». Эти братья — обстоятельный Илай и пьянчуга Чарли (суровые, как положено, с непроницаемыми лицами) работают на известного в округе бандюгу Коммодора (Рутгер Хауэр, который явится на миг на общем плане и не скажет ни слова) — то есть систематически отстреливают полчища его врагов. В том, как лихо они умеют это делать, мы убедимся в первом же эпизоде, где в полной темноте нас слепят вспышки выстрелов, оставляя после себя усеянное трупами поле. Все происходит близ Орегона где-то возле 1850-х.
Мы застаем братцев в момент, когда они озабочены новым поручением Коммодора — им нужно выследить и захватить парнишку-химика, который вывел формулу особой жидкости: если ее вылить в калифорнийскую золотоносную речку, бесценный металл тут же себя проявит, заблестит — и бери его голыми руками. Химик тоже себе на уме, у него вдохновенный взор Великого комбинатора — его играет харизматичный Риз Ахмед из «Стрингера». За жуликоватым химиком наблюдает сыщик Моррис — Джейк Джилленхол со взором пронзительным.
И вот такая разворачивается многослойная ловля кошек мышками, которая в обычном вестерне была бы главным сюжетом, но Одиар уводит ее на второй план, как занятную и витиеватую, но всего лишь канву. А главным оказываются характеры. Не привычные для вестерна маски, а полноценные характеры, ценимые любителями европейского психологического кино. Следить за их развитием оказывается интереснее, чем за перестрелками: сквозь пальбу и грязь пробиваются нежность и любовь, условность игры оборачивается жизнью. Потому что если в пальбе все сразу ясно, то в живых характерах что ни поступок — либо тайна, либо открытие.
[fvplayer id=»17″]
Главные партии в этом блистательном квартете ведут пьянчуга-бузотер Чарли с бронебойной кожей бойца и нежной душой обиженного дитяти и замшелый медведь Илай — по идее добряк, но угодивший в палящие джунгли Дикого Запада. Илай — грандиозная работа неповоротливого на вид Джона Рейли. Только Рейли умеет сыграть вековую немытость без видимых усилий гримера. Только он умеет через корку житейской шелухи угадать внутренний свет.
Только он способен в прожившем жизнь заскорузлом пне обнаружить ребенка — наивного и простодушного. Он безусловный лидер в этой четверке мастеров и заодно — сопродюсер картины; это он, в частности, предложил Одиару снять картину по роману Патрика ДеВитта, хотя прежде француз и не помышлял снимать что-то сугубо американское.
А главное отличие «Братьев…» от типового вестерна: режиссер не отстраняет себя от героев, не рассматривает их, как натуралист диковинных зверушек — он им союзник, их не оправдывает, но любит. Да, конечно, лошадям в «лошадиной опере» неизбежно нашлось место — они там горят, тонут, болеют и погибают, как и положено в вестерне.
Жестокости и натурализма в этой картине тоже хоть отбавляй. Но сколько же за этим всем, насквозь знакомым, обнаружилось живых человеческих эмоций, и сжимаешься в зале не от нетерпеливого ожидания, кто кого догонит, а от пронзительности событий, происходящих в сердцах героев. От их словесной перестрелки. От их молчания.
Самая пронзительная сцена — возвращение бедолаг к отчему дому. Точнее, в свете новых веяний #MeToo, — к дому материнскому. Мать сурова, всегда готова отстреливаться и встретит блудных сынов, понятно, пушкой. Но потом можно будет растянуться на родном топчане, и ветер все так же будет шевелить знакомую до дыр занавеску.
По-английски название «Братья Систерс» звучит оригинальнее: как бы «Братья Сестрины»
Насчет коммерческих возможностей картины в западной прессе шли споры: многим критикам она показалась для вестерна непривычно медленной, им не хватило динамичного действия. Несомненно, что это скорее артхаус, нежели мейнстрим, поэтому в мире фильм вышел в ограниченный прокат — где, собственно, прижились все предыдущие картины Одиара.
Для далекого от Орегона режиссера «Братья Систерс» — в какой-то мере возвращение к любимым игрушкам: он чуть посмеивается над любимым с детства вестерном, дружески похлопывает его по плечу и ласково поглаживает по взъерошенной макушке. Но как зубная щетка, впервые купленная Илаем, перевернула жизнь сурового ковбоя, так прикосновение европейского кино к вестерну легко стронуло с места отлитый в граните жанр. И есть серьезные основания полагать, что перед нами верный претендент на премию «Оскар».