Баба Надя утирала слезы, а они все катились. Щемило сердце, отнималась левая рука. Пожалели незнакомые люди, пустили квартиранткой.
В ночной рубашке, домашнем халате и тапочках на босу ногу убежала баба Надя из теплого дома от родной дочери. «Ты мне не мать, — визгливо, срывая голос, кричала Людмила. – Убирайся вон, старая ведьма! Змея проклятая!» Баба Надя бежала через огороды, поскальзывалась, падала, неуклюже поднималась и спешила подальше от перекошенного злобой дочкиного лица, от слов 18-летнего внука Юры: «Если б не зажала деньги, никто бы тебя и не тронул!»
«Наезды» на бабу Надю начались сразу, как переселилась она с дедом к дочери. Люда приходила из своей фирмы нервная, молча ужинала и, хлопнув дверью, удалялась в свою комнату. Надежда Ивановна, сдерживая слезы, прибирала на кухне и там же садилась за вязание. Потом в дом врывался внук Юрик. И вместо «Привет, бабуля!», как он радостно кричал ей маленький, бросал грубо: «Жрать давай».
Баба Надя утирала слезы. В домашнем халате и тапочках на босу ногу убежала баба Надя из дома от родной дочери… «Ты мне не мать!»
Когда в последний раз Людмила называла ее мамой? Что случилось с дочерью и любимым внуком? Почему выросла между родными людьми глухая стена отчуждения? Со своим мужем, Василием Петровичем, она говорить об этом боялась. Ведь он сказал однажды, как отрезал: незачем было съезжаться, жили бы и дальше в деревне. Вася старался реже бывать дома: сутки через трое дежурил сторожем, а в свободные дни на рыбалку уходил или в гараже пропадал. Да и не очень-то разговорчив был: контузило на войне, сильно заикался. А как разволнуется, вообще слова сказать не может.
Надя его, калеку, в госпитале под Орлом после ранения выхаживала, потом поженились. Детей долго не было, уже смирились, но родилась долгожданная доченька, Людмилка. Славная такая, синеглазая. Но часто хворала, слабенькая была. Ни в чем девочке не отказывали, лучший кусок отдавали. А как стала студенткой, дорогие украшения покупали. Для того-то мама и разрывалась на трех работах: днем автобусы мыла в гараже, вечером пол в конторе, а по ночам дежурила в детском доме. Сироты звали ее мамой Надей: жалела их, неприкаянных.
Когда же она потеряла дочь? Неужто, отдавая тепло несчастным сиротам, свою родную обделяла? Заваливала доченьку подарками, а в душу заглядывать не успевала? Если б могла необразованная Надя разложить свою жизнь по полочкам, обнаружить промахи в воспитании! Просто жила как могла, любуясь на свое позднее и желанное дитё…
Людмила разговаривала с родителями на одну лишь тему – деньги: на еду, оплату квартиры, запчасти к машине, на шубу, «навороченные» телефоны. Зять, работавший по вахтам на Севере, получал хорошую зарплату, но этого Людмиле не хватало. Она ворчала, осуждая жадность родителей, хоть и отдавали они свои пенсии ей почти полностью. Потом начала скандалить. Однажды и вовсе подняла на мать руку: внуку Юрочке срочно нужна была новая дубленка. Одна истерика Юры-студента, другая… «Это наши с дедом смертные деньги. Для вас не жалко, а, не дай бог, помрем, вам морока с похоронами!» — пыталась оправдаться баба Надя.
И тут Людмила ударила мать. Скалкой для теста. Отступая, бабка неловко задела дорогую вазу – любимую вазочку дочери. Та вдребезги разбилась, и мать получила еще одну колотушку. Продолжая пятиться и оглохнув от страшной ругани и дикого визга родной дочери и зятя, она выскочила на лестничную площадку. Здесь, потеряв равновесие, упала и скатилась по ступенькам.
Перепуганную, грязную, в синяках и ссадинах старушку на несколько дней приютили соседи из частного дома. Потом молодая женщина, сдающая неподалеку домик, пустила к себе несчастную. Назначила квартирантке «смешную» плату: узнав ее историю, была шокирована.
…Баба Надя снимает угол через несколько улиц от своей дочери. Иногда на остановке встречает внука Юрочку. Он отворачивается и шагает прочь. А недавно столкнулась старушка в магазине со своим Васей. Не виделись несколько месяцев, соскучилась. Дед совсем осунулся, еще больше сгорбился. Он покупал пакет молока и батон серого хлеба. Отошли в сторонку, чтобы никто не заметил и дочери Людмиле не доложил. Если выгонит и его, то обратно не пустит.
«Ты помнишь, Надя, какой сегодня день? — волнуясь, а потому заикаясь еще больше, прошептал дед. — Сегодня 50 лет‚ как мы с тобой поженились».
Под корявым деревом, за углом продуктового магазина, стояли старик со старухой. Они держались за руки и плакали. Но никто этого не замечал: все спешили по своим делам. Прошел год с того дня, как бабу Надю выгнала из дома родная дочь, Людочка. Старушка уже привыкла жить квартиранткой у добрых людей. Шишки и синяки, полученные после побоев дочери, прошли. Да только вот горькая обида осела на сердце тяжелым камнем. Никак не проходила: не синяк, чтобы рассосаться просто так.
А тут приключилась новая беда.
Однажды в дверь ее избенки постучали. Пришел молоденький полицейский со страшной вестью: помер Вася, супруг. Помер ее Васенька – тот, которого на фронте после контузии она выхаживала, с кем делила и в войну, и после нее, проклятой, последний кусок хлебушка. Ее сокол ясный, который супругом стал верным, с которым дитё родила и вырастила. Ее Василечек, с которым разлучила год назад судьба-злодейка. А вернее, родимая дочь. Сердчишко у Васи пошаливало давно, а тут, после этой ссоры и выселения Нади из квартиры, совсем старик сдал. Вот наверно прихватило окончательно и бесповоротно. Охнула бабушка, горько заплакала. Стянула с головы свой платок в горошек, им и утирала слезы. Сколько уже их выплакала, и снова беда. Ой, беда-то какая!
Участковый посидел маленько, успокаивал, как мог. Корвалолу накапал, водички дал. Потом ушел. И осталась старуха одна в своем домишке. Да что там в домишке: одна со своей бедой на всем белом свете.
Но все же собралась с духом, оделась и отправилась в квартиру доченьки. Почему же Людочка не пришла к ней с сообщением этим, или внук Юра? Об этом думала-гадала баба Надя, пока ковыляла. Ноги совсем плохо стали ходить, коленки отнимались. Да и поясницу пересекло, аж в глазах темно было. Однако не жалела себя бабушка, шла и шла, благо, не так далеко: через две улицы всего пройти. Может быть, сильно заняты похоронами? Нешуточное это дело – собрать человека в последний путь. Как-никак, отец родной у дочери помер.
Баба Надя втайне надеялась, что общее горе вновь сплотит семью. «Мне много-то не надо, — рассуждала про себя старушка. – Кашки овсянки поем утром да вечером, а днем чайку с сухариками, да и ладно. Может, позовет меня дочка домой?»
Наконец-то добравшись, баба Надя позвонила в квартиру. «Ой, смотрите-ка, явилась! – насмешливо протянула Людмила, открыв дверь. – Нашла себе другую родню, другую жилплощадь, вот и вали туда».
«Здравствуй, дочка. Зачем ты так? — робко ответила мать. – Горе-то какое! Васю из морга привезли? Где будет гроб стоять – в зале?»
«Никаких гробов мне тут не надо! – отрезала дочь. – Не хватало еще ребенка травмировать. Из морга на кладбище и увезут. Деньги на похороны принесла?»
«Смертная наша заначка у Васи была. Я сейчас достану», — ответила баба Надя. И хотела пройти в квартиру, но дочь решительно перегородила дорогу: «Нечего тут грязными калошами топтать, у нас паркет новый! Говори, где деньги лежат, я сама возьму».
Старушка указала место. Дочь вернулась из комнаты как-то очень быстро и, бегая глазами, заявила: «Пусто там. Нет ничего. Зачем соврала? Неси деньги, какие есть. Или сдам его как бесхозного. Пусть государство хоронит».
Баба Надя покорно достала из тряпичной авоськи пакет, завернутый для надежности в белый стиранный платочек. Она предусмотрительно прихватила с собой свою собственную заначку, которую ей удалось скопить за этот год. Протянула легкую пачку дочери. «Все, свободна», — выхватывая пакетик, заявила Людмила.
Дверь за бабой Надей с грохотом захлопнулась. Обратно старушка добралась кое-как. «Господи, только бы не помереть самой, — стучала в голове одна мысль. – Вот Васеньку похороню, тогда и можно. А пока надо терпеть…»
Хоронили деда Васю скромно. Специальные работники прямо из морга погрузили гроб в машину. Дочка постояла маленько да и ушла. Не сказала ни слова. Ни слезинки не проронила. На кладбище с бабой Надей поехали Васины товарищи – несколько стариков: с одними он вместе рыбачил, другие были соседями по гаражу. Вот и все похороны. Поминки старушка устроила в своей избе. Бедные были поминки, на самое простое хватило оставшихся бабушкиных копеек.
Так прошел еще год. Даже немножко больше. И снова постучали в дверь. Старушка уже не боялась этого звука: ей казалось, что все самое страшное в ее жизни уже случилось. Как же она ошибалась!..
В этот раз на пороге она увидела Юрочку – своего внука. «Привет», — произнес он как-то виновато. Или почудилось это бабушке? «Здравствуй. Денег нету, так матери и передай», — тихо, но твердо ответила баба Надя.
Старушка больше не верила в то, что ее жизнь изменится. Что дочь, которая стала чужой, выгнала на улицу, отняла последние, «смертные» деньги и даже не похоронила по-людски своего отца, снова станет родной — не верила. Баба Надя смирилась со своим одиночеством. Так тяжелобольные люди живут со своей болью. Привыкают к ней.
«Бабушка, с мамой плохо, — сказал Юра. – Рак у нее, операцию делать поздно. Она просила, чтобы я к тебе сходил. А папа ушел от нас – молодую и здоровую нашел».
…Старушка кормила больную дочь с ложечки, как маленькую. Мыла. Давала таблетки. Расчесывала ее волосы. Гладила по руке. Держала за руку, когда приступы боли становились невыносимыми. Ночью спала тут же – в кресле. Полусидя.
Однажды Людмила попросила Юру найти на антресолях альбом со старыми фотографиями. Когда боль отпускала, мама и дочь вместе смотрели снимки – черно-белые и цветные. Смеялись и плакали, вспоминая какое-нибудь семейное событие.
…Наступило второе марта. Завтра Людочкин день рождения. Баба Надя завела тесто на праздничный пирог. Вечером дочке стало гораздо лучше, она сказала: «Мама, ты сегодня не дежурь у меня. Пойди в свою комнату, отоспись».
Баба Надя проснулась на рассвете. Людочка умирала, мать это поняла. «Деточка моя, не надо!» — бросилась к её кровати старушка. «Прости меня, мамочка», — прошептала женщина. Это были ее последние слова.
Рядом на тумбочке лежал альбом со старыми фотокарточками. На пол выпала одна из них: молодая мама Надя держит на руках славную красивую девочку. Свою доченьку.