Не странно ли в майские праздники вспоминать про новогодние? Для меня — нет, поскольку именно одна из давних и неповторимых новогодних ночей подарила мне дружбу с Андреем Яхонтовым на всю жизнь. И в этом гигантская заслуга главного редактора «МК» Павла Гусева, который пригласил меня, совсем молодого журналиста, отпраздновать Новый год в его хлебосольном доме.
Радушие хозяина ко мне передалось и его гостям, среди них был писатель Яхонтов: повестью «Ловцы троллейбусов», опубликованной в журнале «Юность», я зачитывался еще школьником. Да и юмористическая 16-я страница «Литературной газеты», так называемый «Клуб «12 стульев», которым он руководил, пользовалась бешеной популярностью.
Тосты под бой курантов перемежались душевными историями, скажем, о том, как Яхонтов с Гусевым, будучи молодыми людьми, в командировке в Италии, на последние лиры купили один банан на двоих, по-товарищески разломили его и на площади миланского вокзала символически чокнулись половинками, закрепив дружбу навек.
И меня уже не удивило, когда на рассвете после новогодней ночи компания маститых людей отправилась на лед Патриарших прудов по-мальчишески азартно гонять мяч, устроив самый необычный матч из тех, где мне доводилось участвовать. С тех пор утекло много воды из Патриарших, а Андрей Николаевич по-прежнему остроумный, энергичный, радующий новыми талантливыми экспромтами.
Если вам доведется когда-либо заглянуть в фойе Центрального дома литераторов, то среди фотографий знаменитых писателей и поэтов, завсегдатаев писательского клуба, вас встретит и портрет моего друга — Андрея Яхонтова. Кстати, один из его бестселлеров носит название «Тени Дома литераторов». Но необыкновенный мир исторического особняка, расположенного между Большой Никитской и Поварской, куда, по преданию, захаживал сам император Александр III, с необычайной сердечностью открыла для меня мама Андрея Лия Павловна, которую по праву называли душой писательского дома, а гидом по Дубовому, Каминному, Пестрому и другим залам, включая старинную библиотеку, стал Андрей Николаевич.
* * *
— Стены ЦДЛ видели и слышали слишком многое, чтобы оно могло исчезнуть бесследно, — рассказывал Яхонтов мне, впервые перешагнувшему порог Дома литераторов. — Эти стены впитали застольные ресторанные беседы великих мастеров слова и железобетонные тексты партийных постановлений и официальных резолюций. Когда сюда заглянул живший неподалеку Вольф Мессинг, он воскликнул: «Сколько здесь витает призраков, которые не могут и не хотят отсюда уходить!»
Я, вслед за увлеченным экскурсоводом, ловил отблески и дуновения вечности, ощущая себя человеком, попавшим на сеанс спиритизма.
Но Андрей Николаевич умеет стремительно менять русло разговора, из потусторонней призрачности он вернул меня в уютную реальность писательского клуба. Мы присели за столик, потекла беседа:
— Знаешь, Петя, мы сейчас как раз за тем столиком, где сидели Василий Аксенов, Анатолий Гладилин и автор сценария фильма «Большая перемена» Георгий Садовников (он и рассказал мне эту историю), с ними были Марина Влади и Владимир Высоцкий. По залу сомнамбулой бродил поэт Семен Сорин. В конце концов он подсел к знаменитой группе. Уронил голову на грудь и задремал.
Через некоторое время Марина Влади и Высоцкий стали прощаться. Когда ладошка красавицы актрисы оказалась в непосредственной близости от Сорина, он неожиданно очнулся, перехватил руку кинозвезды и лизнул ее странно фиолетовым языком. Присутствующие онемели и не знали: возмутиться или не обратить внимания на выходку нетрезвого человека? Сорин неторопливо достал из кармана пиджака химический карандаш и написал на том участочке, который лизнул, номер своего телефона. Тут все, и Марина Влади тоже, рассмеялись.
Другая рассказанная Яхонтовым быль: спонсор, который издавал книги Владимира Солоухина, узнав о том, что у писателя день рождения, пригласил его в роскошный (не чета цэдээльскому) ресторан. Солоухин стал отказываться: ресторанную музыку он слушать не мог. Спонсор заверил: закажет исключительно романсы. Пришли, сели за столик. Действительно, исполнитель спел пару романсов. А потом пошли «Мои мысли, мои скакуны» — один раз, второй, третий. Солоухин возроптал. Спонсор пошел выяснять, в чем дело. Ведь заплачено за романсы. Ему сказали: «Сегодня здесь гуляет подольская группировка, это по их просьбе, а вы сидите и не питюкайте, а то пристрелят».
* * *
Много любопытного узнавал я от Яхонтова: осенью в буфет ЦДЛ привозили живых раков. Это было пиршество и обжорство! Находились гурманы, поглощавшие свежих раков и пиво килограммами и гекалитрами. Администратор Аркадий Семенович, тот самый, который не пустил в ЦДЛ не имевшего писательского спецпропуска Анастаса Микояна (кстати, Аркадий Семенович был награжден шутливой медалью «За оборону ЦДЛ»), выжидал, пока посетитель полностью впадет в нирвану, натрудит пальцы и перепачкает руки, отламывая рачьи клешни и шейки, а потом вырастал перед ним и категорично требовал:
— Предъявите членский билет Союза писателей!
Евгений Рейн рассказал Яхонтову (а Яхонтов зафиксировал в своем мемориальном кондуите): когда скончался Иосиф Бродский (это произошло в Америке), тело поместили в морг, находившийся неподалеку от дома, где поэт жил. Морг состоял из двух залов и общего вестибюля. В одном зале для прощания был выставлен гроб с нобелевским лауреатом, в другом — лежал влиятельный представитель мафии. Вокруг мафиозо собрались типичные представители клана: в черных одеждах и золоте, карманы оттопырены оружием.
Вдруг подкатила кавалькада черных бронированных лимузинов. Из машин повыскакивали люди в черном и сгрудились вокруг главного авто. Из него не спеша появился Виктор Степанович Черномырдин, он был с визитом в США, побывал по делам в ООН и хотел отдать дань уважения почившему великому представителю литературы.
На Черномырдине было длинное кашемировое пальто, сияли часы и запонки. Стоявшие в вестибюле представители «коза ностра» невольно попятились и почтительно склонились перед столь внушительной фигурой. Затем один из них, справившись с трепетом, сделал шаг вперед и с максимальной учтивостью и сердечностью в голосе произнес:
— Колонеле, просим оказать уважение и подойти и к нашему усопшему тоже, он не уступает вашему…
За чашкой кофе Яхонтов умеет поразить кратким кинжальным мемуаром: «Сергею Михалкову сказали, что Александр Фадеев сломал руку.
Автор «Дяди Степы» (и гимна Советского Союза) деловито осведомился (он немного заикался):
— К-кому?»
* * *
Однажды Яхонтов отправился в поездку в Италию, изучая и повторяя жизненные маршруты своего деда Петра Виссарионовича Яхонтова, историка по образованию, выпускника историко-филологического Московского университета, ученика Василия Осиповича Ключевского. Дед оставил Андрею внушительный архив, есть в нем и его заметки о поездке в Италию в 1913 году! Прадед Андрея, Виссарион Петрович Яхонтов, служил регентом Успенского собора Кремля, а затем и всех кремлевских соборов. Об этом периоде в семье хранится множество вещественных свидетельств, начиная с писем прадедушки, начертанных его собственной рукой, фотографий, сделанных в начале прошлого столетия, и заканчивая старинным пианино «Липп», купленным по рекомендации Гольденвейзера, на этом инструменте играли все члены большой семьи.
Увлеченность Андрея минувшими днями базируется на твердой почве биографий предков. Когда мы с Андреем бывали у Ильи Сергеевича Глазунова, я не мог не восхититься, слушая их обмен мнениями и извлечениями из Чаадаева, Карамзина и Победоносцева. Глазунов, обычно не щедрый на эпитеты, наградил Яхонтова прозвищем «историк». Трилогия «Божья Копилка», над которой Андрей сейчас работает (с первой частью произведения можно ознакомиться на сайте «МК»), построена на переплетении небесных и земных судеб героев.
* * *
Те, кто приходит к Андрею в гости впервые, разглядывая фотографии на стенах, удивляются: «Красивый генерал!», «А это он же, но небрит и в унтах», «А на этой фотографии с бутоньеркой в петлице». Андрей объясняет: «Запечатлен отец в разных ролях. Он умел потрясающе перевоплощаться».
Я и сам это видел еще в детстве, бегая по нескольку раз на один и тот же фильм «Сын полка», где актер Николай Яхонтов сыграл одну из главных ролей. Мне — сыну фронтовика — близка и пьеса Андрея Яхонтова «Выпьем за 9 мая».
* * *
Я люблю бывать у Андрея дома. Еще с тех времен, когда неутомимо хлопотала на кухне Лия Павловна, стараясь повкуснее накормить гостя. А пока на плите жарилось-парилось что-то аппетитное, можно было (с позволения хозяина) рыться в бумажных завалах, где обнаружилось, например, адресованное Яхонтову послание Бориса Полевого, автора легендарного советского эпоса «Повесть о настоящем человеке», главного редактора журнала «Юность»:
«Дорогой Андрей! Сам я еще помаленьку пописываю, и у меня еще не атрофировалось желание увидеть тебя напечатанным. Поэтому, нарушая, так сказать, советские законы, я посылаю Вам лист еще не вышедшей «Юности» с Вашей повестью «Светофор, цвет — желтый». Посылаю и поздравляю с тем, что неплохая у Вас получилась повесть: живая, жизненная, интересная. О том, что пришлось Вам над ней поработать, думаю, что теперь, когда Вы прочтете ее уже в журнале, поймете, что досадовать на это было не нужно, ибо теперь повесть получилась цельной и лишенной, так сказать, некоторых литературных огрехов, которые бывали даже у Льва Толстого и которые в первом чтении жестоко удаляла Софья Андреевна. Повесть выходит, давайте смотреть дальше. Что Вы еще нам предложите? С лучшими пожеланиями, Ваш Борис Полевой. 25 мая 1980 г.».
Об этом письме Бориса Полевого я вспомнил на традиционном застолье у великого кардиохирурга Давида Георгиевича Иоселиани, когда стал свидетелем удивительного продолжения дебютной повести Андрея Николаевича «Плюс-минус десять дней», опубликованной журналом «Юность». Произошло знакомство Яхонтова с его тезкой — прекрасным отоларингологом Андреем Ивановичем Крюковым, который был поражен неожиданной встречей. Оказалось, что под влиянием сюжета яхонтовской повести «Плюс-минус десять дней» Крюков отважился приехать из маленького провинциального городка в Москву и держать экзамен в медицинский институт. К следующей встрече, собранной под эгидой неисчерпаемого тамады Давида Иоселиани, профессор Крюков запланированно подготовил номер того журнального экземпляра, который хранил как счастливый талисман почти полвека, и попросил сделать дарственную надпись.
* * *
Не хочется покидать квартиру Андрея Николаевича, не заглянув на стеллажи, заполненные книгами, среди которых я не без удивления обнаружил увесистый том мемуаров с личной подписью шефа ЦРУ Вернона Уолтерса. Такой фолиант, рискну предположить, мог бы отыскаться только в известном учреждении на Лубянке, но мы с Андреем туда не вхожи. Исповедь матерого разведчика Андрей привез из поездки в Америку: советская культурная делегация предваряла визит в США первого президента Михаила Горбачева.
Мне приходилось бывать в Белом доме, но, в отличие от Андрея Николаевича, я не сумел перезнакомиться со столькими столпами американской политики. Скажем, Джеймсом Бейкером, который сувенирно одарил членов нашей миротворческой миссии однодолларовыми купюрами со своей небрежно выведенной закорючкой. Яхонтов в присущей ему непринужденной манере отреагировал: «Хотите нас подкупить?» Присутствующие захохотали, дальнейший разговор стал более доверительным.
А вот беседа с будущим президентом США Джорджем Бушем сложилась более казенно — младший Буш подтрунивания Яхонтова воспринимал слишком уж буквально, в результате радужные перспективы российско-американских отношений — пытаюсь острить на манер Яхонтова — надолго омрачились.
На отдельной полке в книжном собрании юбиляра — издания с надписями, адресованными маме Андрея: «Дорогой Лие Павловне Яхонтовой, моей помощнице и другу. В.Каверин. 4 августа 72 г.». Эта надпись требует пояснения. Мама Андрея в подцензурные годы не страшилась перепечатывать запрещенные опусы Солженицына, Булгакова, Мандельштама… Даже эссе Марселя Пруста «О чтении» пребывало в табуированном списке. Вениамин Александрович Каверин, автор романтических «Двух капитанов» (помните: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!»), восхищался смелостью Лии Павловны. Он предупредил ее о грозящем обыске, и Андрей успел увезти из дома компрометирующие распечатки.
* * *
Став добровольным архивариусом, среди нагромождения рукописей и газетных вырезок, переполняющих кабинет моего друга, я нахожу театральные программки его премьерных спектаклей — в том числе тех, где мне посчастливилось бывать. По стране аншлагово прокатилась комедия Андрея Яхонтова «И эту дуру я любил», поставленная режиссером Сергеем Яшиным в московском Театре Гоголя, главные роли исполняли Ольга Науменко, известная зрителям по рязановскому фильму «Ирония судьбы» (невеста главного героя Андрея Мягкова), и ее муж, талантливейший Александр Скворцов.
Театральный буклет напомнил мне и шумную премьеру спектакля по пьесе Яхонтова «Койка», ее воплотил на сцене секс-символ нашего киноискусства, герой фильма «Маленькая Вера» Андрей Соколов, пригласив в партнеры главного персонажа фильма «Бригада» Сергея Безрукова. Героиня постановки, актриса Анна Терехова, дочь Маргариты Тереховой, сказала пронзительные слова: «Пьеса оказалась мистической для нас всех. С нами происходило что-то такое в жизни, что потом отражалось на сцене. Я, например, за все время репетиций не могла читать никакую литературу. Все мое существо было полно этой ролью. Может быть, на первый взгляд это не видно, но там есть такие глубины… Вся Вселенная… И все начинается с мамы…»
А пьесу «Лучшие ножки Франции. Монолог женщины» поставил всемирно признанный мэтр, основоположник пластического театра Гедрюс Мацкявичус, где главную роль исполнила Вера Смоляницкая…
* * *
Драматурга Андрея Яхонтова, бывало, приглашали на литературные семинары в Дом творчества Союза театральных деятелей «Руза», а он вытаскивал в эти интеллектуальные выезды меня. Обычно — ноябрьскими или декабрьскими днями — не слишком бархатный сезон, — но для предпочитающей уединение пишущей братии годится любая погода. Я там, конечно, больше мешал, чем помогал современным Лопе де Вегам и Шекспирам, но, пользуясь поводом, мог провести на природе денек-другой.
Яхонтов познакомил меня с Владимиром Гуркиным, автором неувядаемой комедии «Любовь и голуби», с Георгием Полонским, написавшим сценарий фильма, ставшего классикой советского кинематографа, «Доживем до понедельника», с драматургом Аркадием Ставицким, создателем пьесы «Улица Шолом Алейхема, 40».
Не стану скрывать, я внес озорную лепту в устоявшийся аскетичный семинарский режим — после вечерних литературных дебатов все отправлялись на лед замерзшей Москвы-реки и вместо ночного дискутирования и корпения за письменным столом весело гоняли мяч — по примеру новогодней ночи у Павла Гусева.
И от новогодних праздников — обратно в майские, только не в сегодняшний день, а в советское время, когда по улицам курсировали исчезнувшие теперь троллейбусы, а День печати отмечали именно 5 мая, так что судьба знаменитого прозаика и драматурга Андрея Яхонтова была символично предопределена.
Но этой судьбой надо было еще и талантливо распорядиться.
Коллектив «МК» сердечно поздравляет Андрея Яхонтова, желает ему новых творческих свершений, долголетия и хорошего настроения.
