Если посмотреть на наши страницы в соц сетях, то можно сделать вывод, что все вокруг живут и только радуются. На самом деле это не так и вы это и без меня знаете. У людей так же есть и вторая сторона, о которой не принято рассказывать всем подряд. Об этом говорят ночью с близкими на кухне, об этом делятся только при случае. Это наши глубокие переживания. Мы собрали несколько историй, после прочтения которых вам понадобится платочек. А ещё они вдохновят вас вспомнить о чем-то вашем сокровенном.
Я пережила операцию по пересадке сердца. Я медленно умирала, но мне повезло: нашелся донор и все прошло успешно. Однажды ночью мне не спалось, решила прогуляться по больничным коридорам. Проходя мимо очередного отделения, заметила хирурга, который меня оперировал. Он сидел на окне, пил кофе. По его щекам текли слезы. «Садись. Я не кусаюсь», — сказал он мне. Я облокотилась о стену, стараясь не издавать лишних звуков. «Вот ты выжила. И я этому безумно рад. А маленькая Алиночка — нет. Она больше ничего не увидит. И я не смог ничего сделать», — тихо всхлипывая, произнес он. После меня он оперировал маленькую девочку, которая попала в автокатастрофу. Врач провел в операционной около 10 часов. Но она все равно умерла. Он еще долго плакал, уткнувшись мне в плечо. Врач, спасающий жизни, убивает себя, если он не смог уберечь кого-то от смерти. На его сердце намного больше шрамов, чем на моем, чем на сердце любого из нас.
Я не верю в Иисуса, в Аллаха или в Будду, но я верю в одного бога и точно знаю, как его зовут. Мой бог — женщина, которая 16 лет назад забрала меня, полуслепую, глухую на одно ухо, не говорящую, очень болезненную 6-летнюю девочку с тяжелой формой ДЦП, от бабки-алкоголички, которая побиралась в метро со мной в коляске. Забрала, социализировала, оплатила множество операций, лечение, реабилитации, обучение. Каждый день по много часов занималась со мной, несмотря на то, как тяжело было нам обеим. И вот мне 22, я хожу на своих ногах, говорю, вижу, слышу (пусть и с аппаратом), учусь в колледже на бухгалтера. Да, у меня есть инвалидность, но, когда я представляю, что меня могло ждать, если бы я осталась с бабкой, мне хочется целовать ноги моей спасительнице. Я никогда не смогу отплатить ей сполна за то, что она для меня сделала, но каждый день говорю, что она мой бог.
У меня есть мечта. Немного глупо прозвучит, но примерно 3 года назад я проснулась с мыслью, что должна стать пилотом гражданской авиации. Мне было 13, и я начала готовиться. Ежедневные тренировки, учеба на «отлично», книги про авиацию. Но дернуло же на семейном застолье на типичный вопрос о профессии ответить не по сценарию родственников. Нет, не юрист. Не банкир, нет, не как все по женской линии. Нет, не врачом и не маркетологом, как папа. Пилотом. И точка. Они посмеялись и продолжили есть селедку под шубой. Когда родственники ушли, мама подошла и сказала, что я опозорила их. Мне стало страшно, душно. Решила откинуть мысли об этом. Юрист так юрист. Вместо физмата, куда стремилась ранее, поступаю в экономический класс. Оценки падают в геометрической прогрессии. Нет мотивации. Набираю килограммы. А потом приезжает дед-летчик. Тайком учит, всячески поддерживает меня. Глоток свежего воздуха. Хоть сейчас сдавай экзамены. Но куда? Этот вопрос был решен там же, у деда в гараже. Сдаем и в Ульяновский институт гражданской авиации, и в Санкт-Петербургский государственный университет гражданской авиации. Снова худею, сдаю ГТО, оценки улучшаются. Я четко для себя решила: я пилот. По окончании школы буду сдавать экзамены втайне от всех, кроме деда, конечно.
Я ребенок 90-х. У меня было замечательное детство, несмотря на сложное финансовое положение в стране, в семье. Я помню каждый Новый год. 30 декабря мы с папой наряжали елку, пока я отворачивалась или отвлекалась, папа умудрялся подложить шоколад, а я восхищенно недоумевала, какой же Дед Мороз ловкий. Мы радовались маленькому набору пазлов, много раз собирали и разбирали их с тем же интересом, что и в первый раз — это был великолепный подарок на Рождество. Праздники мы отмечали большой дружной семьей, никто ни перед кем не хвастался новым телефоном или машиной. Все было просто и искренне. Пишу это со слезами на глазах, ведь сейчас у меня есть все, и дорогой телефон, и машина, и квартира, но нет самого главного: той большой дружной семьи.
В 98 году осталась без квартиры и прописки. Родственникам не нужна. Снимала углы, комнаты, иногда ночевала в подъездах. Работала в электричке (продавала ручки, колготки), в газетных ларьках, где не проверяли паспорт, а платили копейки. Отбивалась от похотливых работодателей. Как-то стояла у метро, мимо пробегал мужчина, и у него выпало 5 рублей. Для меня это 2 пачки лапши быстрого приготовления и батон. Подняла. Девушки, стоящие неподалеку, брезгливо и высокомерно взглянули на меня, как на ничтожество. Этот взгляд… Они ухоженные, красивые, а я замарашка в потрепанной куртке и в сапогах на 3 размера больше. Сейчас все хорошо. Меня любят, ценят. Но вот эта маленькая девочка внутри меня никому не доверяет, прячется. Я подаю милостыню нищим, кормлю бомжей и никогда не смотрю с презрением на бедно одетых людей. Я никого не осуждаю и стараюсь помогать другим по мере сил, потому что сама была в беде. Иногда помогали чужие люди — просто так. Я всегда помню об этом. Я не хороший человек, просто человек.
После смерти мамы отец женился повторно. Мачеха любила меня больше, чем папа. Но я всю жизнь ненавидела мачеху и в порыве гнева часто била по больному: обзывала ее бесплодной. Больше всего она обижалась, когда я не разрешала ей ухаживать за моими детьми, а я радовалась, когда она чуть ли не плакала из-за моего отказа. Но именно эта женщина стала донором, когда я нуждалась в трансплантации почки. После операции стоя на коленях просила у нее прощения и впервые назвала мамой. Стыдно перед ней, ненавижу себя.
Больше 12 лет я люблю одного парня, он об этом не знал, для него я всего лишь друг, и с этим я смирилась. Однажды мы с ним и еще парой друзей стояли возле магазина у дороги. Тут выходит подруга, я оборачиваюсь, чтобы поприветствовать ее, и какое-то странное чувство требует оглянуться назад. Это были всего лишь шорох ботинок по асфальту и дуновение ветерка около уха. Я повернулась назад и увидела, как он, споткнувшись, падает на асфальт, а по дороге на внушительной скорости несется джип. Доля секунды, за это время перед глазами пронеслась вся жизнь. Я протянула руку, схватила его за ворот куртки. Мы упали на обочину, машина пронеслась мимо буквально в сантиметре от его головы. «Поздравляю с новым днем рождения,» — вот все, что я смогла сказать перед тем, как разреветься. Доля секунды, и его бы не стало. Этих голубых глаз, этой светлой макушки — всего, что мне так дорого. В тот вечер я еще долго не могла успокоиться, я не раз сказала, как сильно люблю его, и теперь для меня эти слова стали такими легкими, словно мы были женаты уже много лет. А он повторял то же самое, говорил, как боялся сказать мне это, ведь тогда нашей дружбе пришел бы конец. Я до сих пор не могу поверить, что ради этих простых слов одному из нас пришлось едва ли не погибнуть.
На днях мне позвонили из больницы: «Ваш отец попал в серьезную аварию, его состояние очень тяжелое». Я сорвалась, приехала к нему. Не отходила от него несколько дней, несмотря на все попытки врачей отправить меня домой. Я рассказывала ему наши истории: как он учил меня плавать, наша первая рыбалка, наши походы в кино, как он познакомился с мамой. Сколько я плакала, когда рассказывала все это! И вот сегодня он пришел в себя: «Забавно, меня звали два голоса. Твой и мамин. И я пошел на твой». Мама умерла несколько лет назад. Видимо, хотела увидеть папу снова. Не сегодня, мама, не сегодня.
В сентябре мы с моей девушкой расстались. Я не чувствовал влюбленности, любил ее больше по-отечески, а порой и обижал, не буду скрывать. Сегодня у нее должна быть операция, она в другом городе. Вчера у нее появились признаки простуды и температура. Как сложно было дождаться утра и услышать ее голос, но я его услышал и обрадовался, что все переносят из-за температуры. Возможно, это спасло ей жизнь. Только сегодня я понял, что могу не увидеть больше ее зеленых глаз, не услышать ее голос, не испытать волнения при встрече, не трястись, как мальчик, от ее взгляда. Это точно знак: я еду ее забирать и скажу, как я ее люблю. Держите за меня кулачки.
Я врач. Недавно у меня умер дедушка от рака легких. Прожил после постановки диагноза всего 5 месяцев. На похоронах ко мне подходили люди и с раздражением в голосе говорили: «Хватит плакать! Ты должна все понимать!» Серьезно?! Я знала все 5 месяцев, что он обречен. Почему-то люди считают, что врач — это чертов робот, который не ест, не спит, не имеет чувств, семьи и ни в коем случае не имеет права плакать.
Всегда напрягали представители профессий, не соответствующие им: курящие врачи, стоматологи с плохими зубами, толстые диетологи, тату-мастера с неудачными татуировками, мастера маникюра без маникюра, неспортивные тренеры. До тех пор, пока не пришла к трихологу. Сидит женщина около 50 лет с тонкими хилыми волосами. Не удержалась, спросила, как же так вышло.
— А вы сами чем занимаетесь?
— Психотерапевт.
— И вы счастливы? У вас на душе спокойно?
Задумалась. Вопрос был исчерпан.
Была летом в санатории после больницы. Познакомилась с одной старушкой — милая позитивная бабушка. Как-то она меня спросила, кто я по профессии, я ответила, что кинолог. И вдруг она заплакала, прямо навзрыд. Я запаниковала. Она рассказала, что во время блокады к ним прибилась собака. Тощая дворняга. Так вот, эта дворняга где-то добывала хлеб, иногда черствый, иногда с плесенью, иногда даже горячий, приносила ей и ее маленькой сестренке. Однажды пришли люди и начали отлавливать собак, и эту тоже отловили. И вот бабушка со слезами на глазах рассказывает, как они бежали за машиной и плакали, просили вернуть им собаку. Увезли. Дворняга кормила целую семью.
Я девушка, 26 лет. У меня рак. Прохожу химиотерапию и все положенные процедуры. Волосы выпали. Отпустили домой на выходные. Решила сделать мужу сюрприз и поехала на автобусе. Ресницы накладные, на голове шапка, а вот бровей нет. Еду. Заходят 2 парня и начинают на весь автобус надо мной ржать и обзываться. Не выдержала, сняла ресницы и шапку, сказала все, что о них думаю, и со слезами вылетела из автобуса. Ребята, не делайте так никогда. Мы не виноваты, что эти страдания выпали нам на долю.
В соседнем доме живет мужчина. У него были жена, сын и мама. Очень веселый был, вежливый. А потом его семья погибла: самолет разбился. После этого он превратился в черное пятно. Если честно, я думала, что он с собой что-то сделает. На улице появлялся редко, неоднократно видели его пьяным, с людьми говорил сухо и коротко. И так было несколько лет. А потом я стала замечать его с девушкой какой-то. Рядом с ней он вроде бы держался молодцом. Спустя время они начали жить вместе. И как-то постепенно он снова вернулся к жизни. Стал улыбаться, снова разговаривает с людьми, выглядит лучше. А сейчас его девушка ходит с животом, явно не наеденным: она беременна. Мне хочется верить, что эта девушка поможет ему вернуться к жизни. Я просто желаю ему добра, как никому другому.
«Зачем тебе ребенок-инвалид?», «Молодая, еще родишь», «Делай аборт, подумаешь, 5 месяцев», — слышала я от врачей, мужа и свекрови. Мои слезы и уговоры, что у ребенка просто шумы в сердце, что в наше время делают операции, ни к чему не привели. Всю беременность ревела, наплевала на всех и родила. Сыну сделали операцию в раннем детстве, оформили инвалидность. Те, кто видит справку об инвалидности моего ребенка, таращат глаза, не верят, так как он не отличается от обычного мальчишки ничем, кроме косметического шва на груди. Сейчас он учится в средней школе, умный, начитанный, к гаджетам не привязан, занимается спортом самостоятельно, обожает дворовый футбол, помогает во всем, а вкусняшки, подаренные ему, несет мне.